Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

Видимо, Полонская, продолжая лукавить, говорила ему, что ни в каком кино она не была. Но у Маяковского, надо полагать, были какие-то неопровержимые доказательства, исходившие от « Мих. Мих », то есть от Яншина. Поэтому и никчёмным был «под окном разговор», когда к нему из дома вышла Вероника.

Затем Маяковский собирался заверить Полонскую в том, что кончать жизнь не собирается, так как разнесётся « сплетня » о том, что ему не удалось отбить жену у артиста Художественного театра. Поэтому « такого удовольствия » он доставлять не собирается.

В предстоявшем разговоре предстояло ещё развеять недоумение, которое могло возникнуть у Вероники – зачем Маяковский так упорно созывал всех (и продолжает созывать) на «игру» в покер. Это всего лишь повод. Чтобы « повидаться ». И чтобы в разговоре подтвердить свою «правоту».

Про последние два пункта «плана» Бенгт Янгфельдт написал: «… два важных пункта касались будущего: они должны прекратить разговоры и решить, что делать дальше ».

Однако, если внимательно вчитаться в эти пункты, то становится ясно, что ни о каком « будущем » речь в них не идёт – их содержание касалось даже не сиюминутного, а сиюсекундного момента. Знакомя читателей с « планом » Маяковского, Янгфельдт пункт шестнадцатый представил так:

«Расстаться [?] сию же секунду или знать что делается ». То есть поставил после первого слова вопросительный знак, означающий, что ему не совсем понятен смысл этого глагола. А между тем ничего загадочного в этом слове нет. Ведь в предыдущем пункте сказано, что «надо прекратить разговоры », поскольку выяснения отношений бессмысленны. Если любовь закончилась, остаётся только одно – с жизнью « расстаться сию же секунду», и тем скорее » это произойдёт, «тем лучше». Ведь в кармане у него уже лежало прощальное письмо, адресованное «Всем».

Но вот к Маяковскому пришла Полонская.

Впоследствии Вероника Витольдовна написала:

«После спектакля мы встретились у него.

Владимир Владимирович, очевидно, готовился к разговору со мной. Он составил даже план этого разговора и всё сказал мне, что написал…

Потом мы оба смягчились.

Владимир Владимирович сделался совсем ласковым. Я просила его не тревожиться из-за меня, сказала, что буду его женой. Я тогда это твёрдо решила. Но нужно, сказала я, обдумать, как лучше, тактичнее поступить с Яншиным.

Тут я просила его дать мне слово, что он пойдёт к доктору, так как, конечно, он был в эти дни в невменяемом состоянии. Просила его уехать, хотя бы на два дня куда-нибудь в дом отдыха.

Я помню, что отметила эти два дня у него в записной книжке. Эти дни были 13 и 14 апреля.

Владимир Владимирович и соглашался, и не соглашался. Был очень нежный, даже весёлый».

Тут в дверь комнаты постучали. Это был шофёр, который приехал, чтобы отвезти Маяковского в Гендриков. Вероника тоже заторопилась обедать, и Владимир Владимирович повёз её домой. Через два дня она говорила следователю:

«В квартире пробыла всего не больше 30 минут; он меня поехал провожать на автомашине домой, всё время был весел…»

В воспоминаниях, написанных через восемь лет, сказано:

«По дороге мы играли в американскую (английскую) игру, которой он меня научил: кто первый увидит человека с бородой, должен сказать – „борода“. В это время я увидела спину Льва Александровича Гринкруга, входящего в ворота своего дома, где он жил.

Я сказала:

– Вот Лёва идёт.

Владимир Владимирович стал спорить. Я говорю:

– Хорошо, если это Лёва, то ты будешь отдыхать 13-го и 14-го. И мы не будем видеться.

Он согласился. Мы остановили машину и побежали, как безумные, за Лёвой. Оказалось, это он.

Лев Александрович был крайне удивлён тем, что мы так взволнованно бежали за ним».

Гринкруг спросил у Маяковского:

«– Что у тебя такой вид, как будто тебе жизнь не в жизнь ?»

Обратим внимание, что Гринкруг не спросил, не заболел ли Маяковский. Стало быть, он выглядел, как человек, переживший какую-то трагедию.

Усмехнувшись, Маяковский ответил:

«– А может быть, мне действительно жизнь не в жизнь».

Но спор Полонская выиграла. В её воспоминаниях добавлено:

«У дверей моего дома Владимир Владимирович сказал:

– Ну, хорошо. Даю вам слово, что не буду вас видеть два дня. Но звонить вам всё же можно?

– Как хотите, – ответила я, – а лучше не надо.

Он обещал, что пойдёт к доктору и будет отдыхать эти два дня».

Ни к какому врачу Маяковский идти, конечно же, не собирался – ведь больным он себя в тот момент уже не чувствовал.

Вечером он всё же не удержался и позвонил Полонской. В её воспоминаниях сказано:

«…мы долго и очень хорошо разговаривали. Он сказал, что пишет, что у него хорошее настроение, что он понимает теперь: во многом он не прав, и даже лучше, пожалуй, отдохнуть друг от друга два дня…»

Видимо, именно тогда Вероника пришла к убеждению, о котором написала потом в своих воспоминаниях:

«У меня появилось твёрдое убеждение, что нужно решать – выбирать. Больше лгать я не могла. Я даже не очень ясно понимала теперь, почему развод с Яншиным представлялся мне тогда таким трудным ».

Кто знает, а не прослушивались ли телефонные разговоры Маяковского? По распоряжению всё того же Агранова.

Могут сказать, что в ту пору такую « подслушку » просто невозможно было сделать. Чисто технически. Но ведь Борис Бажанов, ставший в начале 20-х годов секретарём политбюро (и Сталина), очень скоро выяснил (а потом и написал об этом):

«…у Сталина в его письменном столе есть какая-то центральная станция, при помощи которой он может включиться и подслушать любой разговор, конечно, “ветрушек”. Члены правительства, говорящие по “вертушкам”, твёрдо уверены, что их подслушать нельзя – телефон автоматический. Говорят они поэтому совершенно откровенно, и так можно узнать все их секреты ».

Если в начале 20-х годов Сталин мог подслушивать своих коллег, то в 1930-ом подобной «подслушкой» вполне могло быть вооружено и ОГПУ.

Но даже если Агранов и не подслушивал Маяковского, он вполне мог вызвать Веронику Полонскую и очень настойчиво попросить её вести себя с Маяковским уклончиво, ни в коем случае не соглашаясь с его предложениями по переустройству жизни. Поэтому вечер 12 апреля Вероника описала так (всего через сутки в показаниях следователю):

«В тот же день около 19 часов он позвонил мне по телефону и просил у меня извинения, так как мы условились, что он звонить мне не будет, заявил мне, что ему скучно и попросил меня с ним видеться; я сказала, что видеться с ним не могу».