Виктор Бузинов - Десять прогулок по Васильевскому

Самое страшное для нас наступало, когда «Гугыч» проводил диктанты по немецкому. Оценивая их, он был беспощаден. При этом еще и шутил на свой манер: «Ученик Филановский, я ставлю вам два с плюсом. Плюс за то, что я видел, как вы потели, когда писали диктант». Двойки и единицы с минусом сыпались направо и налево. Класс начинал гудеть (что-то неразборчивое, но похожее на «Гуга уев). А он стоял со своим извечным секундомером на груди (на его уроках полагалось заниматься три минуты зарядкой), крепкий, розовощекий, похожий лицом на побритого, конечно, апостола Петра из ниши в лютеранской церкви.

Святой он был человек – Антон Гугович Ганзен. Когда я неожиданно, уже в девятом классе хотел покинуть школу, он приходил к моей матери и, хотя не был нашим классным руководителем, втолковывал ей, что я способный юноша и что мне не стоит с бухты-барахты портить свою жизнь. Об этом его визите я узнал от матери многие годы спустя.

Когда пытаешься представить себе, как выглядели, чем дышали василеостровские немцы, всегда почему-то всплывает в памяти образ Антона Гуговича. Других немцев на острове я не застал.

Опоздал родиться. Они исчезли с лица Васильевского, так до конца и не ассимилировавшись с русским населением. Званные Петром Великим гости, точнее – их потомки, с обидой покинули город или были просто вытолканы взашей из-за общего стола.

Что напоминает о них сегодня на Васильевском? Крошечное количество немцев-эндемиков. Два храма, две школы, множество некогда построенных немцами зданий, несколько домов, где жили и где работали самые известные из них, такие, как Эйлер; несколько полуподвалов, где когда-то были расположены их мастерские; гостиницы, аптеки, кондитерские, булочные, имена владельцев которых – Венус, Бейтлер, Пель – иногда еще всплывают поплавками из реки забвения.

Осталось еще старое лютеранское кладбище. При входе на его территорию, сразу же за мостом через Смоленку, на беломраморном новоделе внушительных размеров золотыми буквами сказано, что укреплена сия доска здесь на ограде лютеранского кладбища «От благодарных работников „Пассажа“ 22 мая 1998 года», потому как «На этом кладбище похоронен основатель „Пассажа“ граф Яков Иванович Эссен-Стенбок-Фермор».

Конечно, достоин доброй памяти основатель «Пассажа», но ведь – как бы это сказать помягче, – достойны самой доброй памяти и сотни других, спящих здесь вечным сном петербургских немцев. Они спят в ставшей родной для них земле – и другой граф, Федор Иванович Литке, и никому не известная немочка Мария Кнооп. Перед смертью все равны… Другое дело, что по-иному должно выглядеть само кладбище – общая обитель мертвых. Увы, несмотря на некоторые усилия, предпринимаемые современной немецкой общиной, здесь царит запустение, и видны следы вандализма. Но не хочется говорить об этом, едва ли не самом страшном для России пороке…

Лучше завершу я прогулку чем-то вроде мечты. Когда-то до Первой мировой Васильевский благодаря жившим здесь немцам слыл самым пивным районом Петербурга. Так почему бы не открыть здесь сегодня в память об этих великих любителях янтарного напитка дешевое и вместительное заведение, скажем, под названием «У васинского немца». Могли бы быть здесь и какие-то музейные экспонаты, и картинки быта тех времен украсили бы стены… И я, если еще буду жив, с удовольствием сдул бы пену с выполненной под немецкую старину кружки…

Сколько поэтов жило на Васильевском? Не возьмусь сказать. Да, наверное, и никто не возьмется. Поэты бывают великие или большие, выдающиеся или всего лишь известные, гениальные или, что рангом пониже, – талантливые, а то и просто – способные, подававшие надежды, да так и не сбывшиеся как настоящие поэты.

Не счесть им числа, не перечесть имен. Но они жили здесь на Васильевском. И их эмоции, их наэлектризованные души до сих пор согревают стены домов или витают в вечерних сумерках, между выцветших линий.

Здесь обитали в разное время Василий Тредиаковский, Тарас Шевченко, Николай Некрасов, Александр Блок, Федор Сологуб. Велимир Хлебников да и многие другие их именитые собратья по поэтическому цеху. Но здесь же, повторяю, обитали и малоизвестные, а то и совсем безвестные стихотворцы трех петербургских столетий. Наверное, нет смысла вспоминать без надобности их имена, их строки, и тем более, их адреса, которые время стирает безжалостно и почти мгновенно, будто написаны они были мелом на школьной доске.

Впрочем, то же может происходить и с адресами поэтов великих и всеми любимых. По разным причинам, но происходит.

Например, о том, что с 1912 по 1914 годы в доме № 17 по Тучкову переулку жили Анна Ахматова и Николай Гумилев, я узнал значительно позже, чем о том, что здесь же жил известный живописец и график Евгений Лансере. Разные были у властей отношения к этим личностям. Одно дело – автор, прославляющий Петра, творивший многочисленные исторические полотна, другое дело поэт – «контра», расстрелянный в 1921 году, и его находящаяся долгие годы в опале вдова.

А между тем, при внимательном чтении ахматовских стихов можно было угадать этот адрес:

Конечно же, это – церковь Святой Великомученицы Екатерины, выходящая колокольней на Кадетскую линию, а алтарной стеной – в Тучков переулок.

Гумилев и Ахматова свое неказистое, но по-своему уютное жилье ласково называли «Тучкой». Они жили в квартире 29 дома №17. Это была одна комната окнами на переулок. Переулок выходил к Малой Неве, по которой сновали запряженные в барки с грузами маленькие, крикливые и чумазые буксиры. Тогда еще Тучкова набережная не была одета в гранит. Низкий левый берег полого спускался к реке. А берег правый зеленел кущами деревьев Петровского парка, отражался в воде таинственной громадой возведенных еще Ринальди складов Тучкова буяна, – которую Ахматова ошибочно принимала за дворец Бирона – и светился куполами собора Святого князя Владимира. Чудное это было место. Тихое, романтическое, как бы лежащее у истоков пути в дальние страны, путешествовать по которым так любил Николай Степанович. Он и вернулся недавно из очередного своего путешествия, на этот раз – в Италию. Вернулся с тем, чтобы продолжить обучение в Университете. Он поступал туда, на юридический факультет, в 1908 году, но вскоре покинул здание Петровских коллегий и уехал в Париж, в Сорбонну слушать лекции по французской литературе. Гумилев к тому времени уже был автором «Пути конквистадоров»; к печати готовились «Романтические цветы» и литература, естественно, привлекала молодого человека куда больше, чем занудная юриспруденция. Теперь он учится на историко-филологическом факультете. Кстати, и выбор снятой квартиры наверняка был связан с ее близостью к Университету. Вообще, «Тучка» занимает в судьбе Гумилева особое место. Начнем с того, что это – первый самостоятельный адрес Гумилева в Петербурге; до этого он жил с родителями. Это первая его совместная квартира с Анной Ахматовой. Здесь 1 октября 1912 года родился их сын Левушка, впоследствии знаменитый историк Лев Николаевич Гумилев. Именно во время проживания здесь создавалось, теоретически обосновывалось новое направление в русской поэзии – акмеизм. В январе 1913-го в журнале «Аполлон» была опубликована статья Гумилева «Наследие символизма и акмеизм», ставшая по сути манифестом акмеизма. Николай Степанович энергично сотрудничает тогда в «Аполлоне», ставшем, как и другой, принадлежавший «цеху поэтов» журнал «Гиперборей», – глашатаем акмеизма. Секретарь «Аполлона» Лозинский живет рядом, в Волховском переулке, и Гумилев часто бывает на его квартире, проводит вечера в спорах и чтении стихов.