Николай Коняев - Власов. Два лица генерала

Памятник участникам Освободительного движения народов России на русском кладбище под Нью-Йорком.

Власовское освободительное движение как не было началом, так не является и концом известного периода Русской истории.

Протоиерей Александр Киселев

– Да что же вы, право, ничего не берете! – чуть растягивая слова, проговорил Власов. – Может, чайку выпьем? Подождите, у меня есть, чем вас угостить!

Он прошел к граммофону и поставил пластинку пасхальных песнопений.

– Андрей Андреевич! Я приехал, чтобы спросить у вас. Вы верующий человек?

– Да как же можно без веры, отец Александр?…

Этот разговор с генералом Власовым остался в памяти протоиерея Александра Киселева на всю жизнь, и он вспоминал его, когда жил в начале девяностых годов в Москве, в Донском монастыре…

– Я думаю,-сказал тогда протоиерей Александр, – пройдет еще немного времени, и в Москве будет поставлен памятник Андрею Андреевичу. Я так считаю.

Ион посмотрел на нас остро, испытующе…

Мы не считали так и промолчали.

Старенький протоиерей обиженно сморгнул и опустил глаза.

«Трудно найти слова, чтобы рассказать о том подъеме, о том взрыве энтузиазма, которыми встретили русские люди создание Комитета и опубликование Манифеста. Рабочие и военнопленные, солдаты вспомогательных [242] частей и беженцы – все это бросилось на призыв к борьбе против большевизма, – пишет в „Материалах к Истории Освободительного Движения Народов России“ М. Китаев. – Самотеком по всем углам небольшой уже тогда Новой Европы создавались группы и общества содействия, собирались средства, пожертвования, крестьяне приносили свои незамысловатые драгоценности, серебряные нательные кресты и обручальные кольца, рабочие – свои скромные сбережения, собранные за годы тяжелого труда {52}. Во все инстанции Комитета приходило ежедневно до трех тысяч писем и телеграмм с изъявлением готовности принять посильное участие в борьбе. Комитет считал, что в той или иной степени за участие в Движении высказалось в первые же дни больше 10 миллионов человек. Наплыв в начавшиеся формироваться первые воинские части Русской Освободительной Армии превзошел все ожидания. Резервуар сил был почти неисчерпаемым. Только за один день 20 ноября (Манифест был передан по радио 19-го) из ближайших к Берлину лагерей было подано 62 тысячи индивидуальных и коллективных прошений о приеме в армию. Это составляло минимум пять дивизий состава мирного времени. К концу ноября число желающих поступить в части Освободительного Движения поднялось до трехсот тысяч, а к концу декабря число добровольцев поднялось до миллиона»…

Разумеется, надо помнить, что автор этих слов – человек восторженный, и к его подсчетам надобно относиться осторожно, не забывая, что эти миллионы добровольцев – только мечта об освобождении Родины.

Выступая 18 ноября 1944 года в Европейском доме в Берлине, священник Александр Киселев говорил в уже процитированной нами речи: «Исключительно тяжел нынешний исторический момент – родина наша в нищете и развалинах, десятки миллионов сынов ее скитаются на чужбине, кругом кровь и неисчислимые мучения. У нас нет сейчас возможностей прекратить это бедствие, этот страшный бой. Но есть возможность пресечь то, что, как дрова костер, питает общее несчастье… Много хороших слов и добрых намерений высказано в декларации, но нашлись в ней и слова золотые, небесные слова. Вот они: „Никакоймести и преследований…“ Нашей движущей силой должна быть любовь к измученному и обманутому [243] соотечественнику, любовь в противовес тем, кто идет во имя зла и ненависти. Помоги Бог, чтобы намерения эти осуществились. Ведь только при их осуществлении возможно спасение Родины. Дело наше должно быть чистым, белоснежным, а не грязно-серым, и только тогда оно даст то, что ждем мы от него… Чем чище, чем белее будут дела наши, чем больше будет проведено в жизнь из того, что декларируется, тем меньше будет пролито братской крови. Чем больше милосердия и человеколюбия с нашей стороны, тем кратковременнее бой. Чем полнее осуществление обещанного у нас, тем меньше сил у врага, поработителя нашего народа».

В словах А. Киселева, как и в подсчетах М. Китаева, благомыслия и мечтательности больше, чем трезвого анализа ситуации. Ведь «Христова правда», «золотые небесные слова», «белоснежное дело» – совершенно не годятся для характеристики членов Власовского движения.

Это лишь образ освобождения Святой Руси из-под черной власти большевистского атеизма, образ, который молодой священник взрастил в своем сердце русского патриота.

И, конечно же, об этом нужно помнить, если пытаешься понять, куда и зачем шли власовцы в самом конце войны, когда при издыхании Третьего рейха получили они право работать для освобождения России…

А.А. Власов возглавил движение, которое, если б на то была Господня воля, могло уравнять его имя с именами великих русских патриотов… И не так уж и важно – хотел этого Власов или нет. Имя его уже не принадлежало только ему, оно становилось знаменем Русской освободительной борьбы для сотен тысяч русских людей не только в конце войны, но и потом, многие годы спустя…

И хотя Власов неоднократно называл цифры еще большие, нежели историки его движения, похоже, он и сам такого результата не ожидал. Ведь и тех добровольцев, которые явились на призыв генерала Власова, было гораздо больше, чем собирались и могли вооружить немцы. Их было гораздо больше, чем могло вместить движение, названное именем Власова и произросшее из – отдела «Вермахт пропаганды».

Самому Власову следовало измениться, чтобы стать подлинным вождем этого нового движения.

Он и менялся.

Менялся прямо на глазах, хотя казалось бы, что поздно меняться, да и ни к чему это…

Мы уже говорили, что Андрей Андреевич, начинавший свою учебу в семинарии, атеистом никогда не был.

«Власов имеет духовное образование, – показывал на допросе в НКВД в июне 1943 года его бывший адъютант, майор Кузин. – И он часто, сидя один, напевал церковные богослужения». [244]

– Верить или не верить-это дело совести каждого человека, и никто никого в этом не должен неволить, – скажет А.А. Власов в 1944 году. – Тем более что насилие над человеческой волей в корне противоречит христианскому учению. Я вполне понимаю и отдаю должное той большой и благородной роли, которую сыграли религия и церковь в истории русского народа, но полагаю, что, занимаясь обслуживанием религиозных потребностей народа, его воспитанием в культурно-религиозном отношении и вопросами благотворительного характера, церковь не должна снисходить до вмешательства в политические и государственные дела, дабы тем самым сохранить свой высокий авторитет в глазах нашего народа, который, переживая большевистские гонения, остался глубоко религиозным…