Николай Коняев - Власов. Два лица генерала

Но это вполне объяснимо… КОНР считался ведомством СС, а в СС платили больше, чем в вермахте.

«Немцы неспособны были одуматься, – пишет протоиерей Александр Киселев. – В смеси самых противоположных явлений, в большинстве своем, к сожалению, отрицательных, прошли эти драгоценнейшие последние месяцы. Сказав А, немцы никак не могли произнести Б. Казалось, что им легче умереть, чем сдвинуться с проторенной дорожки. Гибкости для внутренней перестройки, быстрой ориентировки в ситуации развивающихся событий у них не оказалось».

Еще более усилилась бюрократическая неразбериха, когда эсэсовцы под видом эвакуации КОНРа эвакуировали из Берлина в тихий курортный Карлсбад (Карловы Вары) некоторых своих сотрудников с семьями…

– Андрей Андреевич!-сказал Власову эсэсовец Эрхард Крэгер. – Вы должны немедленно покинуть Берлин. Вы можете взять с собою по вашему выбору около 30 человек.

КОНР оказывается изолированным.

Части РОА, расположенные в районе Ульма, как и пропагандистские отделы в Берлине, оказались почти недосягаемыми.

Два месяца, от ноября 1944 года до января 1945 года, когда немцы удерживали фронт еще на Висле, были истрачены впустую. А в январе Красная Армия вышла на Одер, угрожая непосредственно Берлину.

«Обратное путешествие из Мюнзингена в Берлин затянулось, – вспоминая эти дни, рассказывал протоиерей Александр Киселев. – Железнодорожные пути неоднократно оказывались перебитыми бомбардировками, и поезд направлялся на другие пути, что занимало очень много времени.

За короткое время моего отсутствия Берлин очень изменился. Близость фронта особенно ощущалась, когда я приехал на вокзал, чтобы [251] ехать за семьей, оставшейся под Берлином, в северо-восточном направлении. На мое счастье, нужная мне железнодорожная ветка была единственной еще не закрытой для пользования гражданского населения.

Да, это действительно было мое счастье. Вернись я в Берлин несколькими днями позднее – и я потерял бы мою семью.

Несмотря на пододвинувшийся фронт (ночами они слышали гул артиллерийской стрельбы), жена не двигалась с места и ждала меня. Сдвинуться – значило потерять друг друга. Со сколькими семьями произошли такие трагедии!

Спустя несколько дней, влезая через окно в штурмуемый толпами беженцев поезд, мы покинули Берлин и направились на юг, в тот же Мюнзинген, в котором я так недавно был.

С нами были двое из моих сотрудников: ТамараX. и Кирилл К. с женой и грудным ребенком. На Берлинский железнодорожный вокзал нельзя было проехать (почти не работала подземка и не ходили трамваи), мы шли пешком. На детской коляске поместилось имущество всех нас».

Перебралась в Карлсбад и невеста Власова – эсэсовская вдова Хейди Биленберг.

Впрочем, об этом разговор еще впереди.

– Если тебе удастся вернуться домой, Надя, не забудь меня,-говорил Власов, прощаясь в Берлине с очередной своей возлюбленной – девушкой – «остовкой». – Расскажи своим друзьям, что намерения наши по отношению к нашему народу были честные.

– Расскажу…-отвечала молодая женщина. – Я знаю, что вы не хотели обмануть меня…

16 февраля 1945 года Власов и генерал Кёстринг, ставший преемником главнокомандующего Осттруппен {53}генерала Гельмиха, принимали парад 1-й дивизии РОА генерала Буняченко.

В этот день десять тысяч добровольцев принесли присягу…

«Как верный сын моей родины, я добровольно вступаю в ряды войск Комитета освобождения народов России.

В присутствии моих земляков я торжественно клянусь честно сражаться до последней капли крови под командой генерала Власова на благо моего народа против большевизма. [252]

Эта борьба ведется всеми свободолюбивыми народами под высшей командой Адольфа Гитлера.

Я клянусь, что останусь верным этому союзу».

Насколько трудно было исполнить клятву и остаться верным союзу с Адольфом Гитлером, свидетельствует рассказ П.Н. Палия…

Генерал добровольческих соединений Кёстринг выступал перед офицерами дивизии с политическим докладом.

– Какими будут взаимоотношения между Германией и Россией после разгрома Совдепии?-задали вопрос из зала.

Кёстринг подошел к большой карте, приложил указку к Уральскому хребту и сказал:

– Вот эта линия определяет интересы Германии, все, что к западу от нее, должно быть под контролем Германии, все, что к востоку, до самого Тихого океана, полностью ваше!

Свист и крики возмущения раздались в ответ. Опрокидывая стулья, офицеры начали выходить из аудитории. Кёстринг красный как рак сел в машину и уехал, не простившись с Буняченко.

Об этом докладе наверняка помнили офицеры, когда дивизия генерала Буняченко была направлена на Одер… Вскоре дивизия вышла, как казалось ее солдатам и офицерам, из повиновения немцам (на самом деле, как мы увидим из рассказа В. Штрик-Штрикфельдта, она исполняла приказания других немцев) и походным порядком двинулась на юго-восток, где было намечено сконцентрировать все силы РОА.

Об атмосфере, царившей в дивизии накануне рейда, рассказал Г.Н. Чавчавадзе, который прибыл в Мюнзинген, с остатками своего эскадрона после разгрома Восточного фронта на Висле в феврале 1945 года…

«Пришел с немецкой военной частью – нашим русским эскадроном, вымуштрованным, дисциплинированным, с немецким понятием о службе. Когда выезжали из Ульма, за ночь до Мюнзингена, я поставил всех на ноги. Сапоги у всех начищены, оружие блестит, лошадей привели в парадный порядок, седла надраены. Солдаты у меня, бедные, как рабы работали. Прибыли в Мюнзинген в полной красе. Льет дождь. Шинели одеть не разрешил – скатки у всех на седлах. Все готово к тому, чтобы нам высадиться. И стоит единственный офицер под проливным дождем. В шапке и без шинели – полковник Герре, – начальник штаба организации 1-й дивизии, немец, старый сотрудникFremdeHeereOst, которого я знал еще капитаном. Единственный встречающий»…

Буняченко Чавчавадзе нашел в деревне.

Промокший, застывший, без шинели, он вошел в комнату, где что-то жарилось. Около стола, расставив ноги, сидел увесистый генерал в сорочке. Женщина пришивала ему на френч генеральские погоны. [253]

– Что случилось?-спросил Буняченко.

– 567-й эскадрон прибыл в ваше распоряжение!-вытянувшись в струнку, отрапортовал Чавчавадзе.

– Как фамилия?

– Ротмистр Чавчавадзе!

– С огоньком, как посмотрю… Грузин?

– Грузин-то грузин, но эскадрон выстроен-стоит!

– Ну, ничего!-успокаивая готового взорваться ротмистра, сказал Буняченко. – У нас все по-домашнему. Вот вы побудете здесь – увидите.

Вот так по-домашнему и повел себя Буняченко, когда через две недели после парада из Генерального штаба поступил приказ о переброске дивизии на север, в Померанию.