Игорь Каберов - В прицеле свастика

— Ну, это он сгоряча, — сказал Володя о Бессонове. — Просто вспылил. Бывает. С чего все началось? Прилетели мы вчера с Сергеем, а нас спрашивают: «Где командующий?» Я сказал, что на нас напали два «мессершмитта» и мы вынуждены были вступить в бой. «А Ка— беров где?» — спрашивают, «Не знаем, его с нами не было. Он первым атаковал фашистов и пропал где-то».Ну, наши доложили обо всем в штаб бригады, а там решили: «Раз с товарищами в бою не был, — значит, струсил». Но ты не переживай. Разберутся. Все будет в норме. Ну, поругают за подвесные баки. Это уж точно. Конечно, подвел тебя Евсеев. Тоже ходит сам не свой.

— Я Бессонова боюсь, Володя. Страшный он какой-то.

— Неправда, Семен Семенович хороший человек. Я его давно знаю. Ну, случается, пошумит. На нем, брат, за все ответственность большая. А тут такое дело. Прикрывали командующего и вдруг оставили одного. Вот Семен Семенович и мечет искры. Исакович беседовалс нами по этому поводу. Вечером, наверное, будет партийное собрание. Ты не бойся, говори все, как было. Товарищи в обиду не дадут.

Вечером действительно состоялось партийное собрание. Участники его сидели на траве возле самолета, на котором я летал на задание. Машина была уже отремонтирована, Четырнадцать пробоин залатали на ней техники. Как мне рассказывали потом, люди со всей стоянки приходили посмотреть на израненный самолет. Собрание открыл оставшийся за парторга старший техник звена Снигирев, Сообщив вкратце о сути дела, он сказал:

— Думаю, что нам прежде всего надо послушать коммуниста Каберова.

— А что тут слушать? — сказал Бессонов. — Тут, помоему, и так все ясно. Трус! А трусам нет места в партии. Предлагаю голосовать.

Участники собрания недовольно зашумели. Снигиреа поднял руку.

— Вам никто слова не давал, — обратился он к Бессонову. — Вы здесь такой же коммунист, как и все. И, пожалуйста, соблюдайте партийную дисциплину.

Мужество председателя было вознаграждено наступившей вдруг тишиной,

— Извините, — осекся Бессоков. — Я высказал мнение командования бригады.

Мне было предоставлено слово. Я снова рассказал по порядку обо всем, что было, и замолчал, ожидая вопросов.

— Кто же все-таки виноват в том, что произошло? — неожиданно спросил у меня Сергей Сухов. —Кто виноват, что ты после первой своей атаки оторвался от нас и вел бой один на один с вражеским истребителем?

Вопрос был поставлен, как говорится, в лоб. И кем? Дружком моим Сережкой Суховым, с которым мы вместе закончили летную школу. Он смотрел на меня в упор. Строгий взгляд его требовал ответа. Собрание молчало. Я не ожидал, что дело приобретет такой поворот, и чувствовал себя неловко. Мои расчеты, что меня, как пострадавшего, пожалеют, рушились. Я посмотрел на техника Евсеева, на командира, обвел глазами всех коммунистов и ничего не сказал.

Тогда попросил слова Снигирев.

— Чтобы обвинить человека в трусости, — начал он, — нужны достаточные основания. Я возмущен такой постановкой вопроса и как коммунист отвергаю эту версию. Здесь другое. Здесь спешка, лихость, небрежность. И кстати, с Каберовым это не впервые. Был же случай, когда он по тревоге вылетел без летных очков, «Все знают», — подумал я. Между тем Снигирев продолжал:

— Да, был такой случай. Но мы тогда не придали ему значения и не спросили с коммуниста Каберова. А зря!..

Голос Снигирева звучал гневно. Он сказал, что коммунисты Новиков и Евсеев тоже повинны в случившемся, но что больше всех виноват летчик.

— Каберов не ответил на вопрос, поставленный Суховым. Он и сейчас, видимо, не уловил своего главного промаха, — говорил Снигирев. — А ведь согласно инструкции по эксплуатации самолета перед вылетом надлежит проверить машину и расписаться в приеме ее от техника. Конечно, быстрота в нашем деле нужна. Но так просто вскочить в кабину и отправиться в путь нельзя. Самолет — не телега, товарищи!

Один за другим поднимались коммунисты, и каждый говорил о небрежности, о никому не нужной лихости. И все это адресовалось мне. Я сидел опустив голову. Мне нечего было сказать в свое оправдание. Разговор шел, что называется, начистоту.

Слово взял комиссар эскадрильи старший политрук Исакович. Он подробно объяснил обстановку, сложившуюся под Ленинградом и в Эстонии, и сообщил, что командующий генерал М. И. Самохин благополучно прилетел в Таллин и что он прислал телеграмму, в которой благодарит сопровождавших его летчиков — истребителей.

— Может быть, Халдеев, Сухов и Каберов действовали не наилучшим образом, но они все же, как у нас принято говорить, связали боем вражеские самолеты, — ^. ' сказал Исакович. — Что же касается коммуниста Каберова, то мы знаем, с какой энергией он трудится на войне. Это, безусловно, смелый летчик. Непонятно только, почему командование бригадой придерживается обратного мнения. Нельзя не учитывать того, что в этом бою Каберов увидел вражеские самолеты. Он предупредил об опасности командира группы. Он первым атаковал «мессершмитты». Правда, из — за небрежного осмотра машины перед полетом он оказался в трудном положении. И все же, несмотря на полную невозможность сбросить подвесные баки, он начал набирать высоту, чтобы помочь товарищам, ведущим бой. Фашистский «мессершмитт» перехватил его и атаковал. И тут Каберов не спасовал. Он принял неравный бой. А это уже характер, товарищи, характер настоящего бойца. Но я хочу сказать о другом. Вылетать, как он вылетал вчера на это задание, недопустимо.

Комиссар обвел глазами самолет, под крылом которого шло наше собрание, провел ладонью по фюзеляжу.

— Готовиться к взлету и не надеть на себя парашют — это большой промах, товарищи! Сесть в кабину и не посмотреть, все ли в ней в порядке, — это второй промах. А уж думать, что виноваты во всех твоих бедах другие — это не знаю даже, как назвать. Не говорю уже о том, что летчик не привязался ремнями, что он не прогрел мотора. Вы помните, что мотор несколько раз обрезал на взлете. Но ведь от этого один шаг до катастрофы.

«Действительно, какой я все-таки болван, — подумал я, — сколько глупостей натворил одним махом!..» Мне было очень стыдно перед товарищами. Я обвел глазами собрание. У всех были серьезные, строгие лица, а у Исаковича в особенности.

— Предлагаю, — сказал он в заключение, — за нарушение инструкции по эксплуатации самолета И-16, за пренебрежение к парашюту, за никому не нужное бахвальство объявить коммунисту Каберову выговор. И еще: просить командование полка послать его на передовой аэродром с идущим туда звеном Багрянцева. Пусть он там нам делом докажет, что мы верим в него не зря.

— Правильно, верно! — послышались голоса.

У меня комок подкатил к горлу. А коммунисты уже единодушно проголосовали за предложение Исаковича. Верят, значит. Ругают и верят!