Игорь Каберов - В прицеле свастика

Потише, товарищ боец. Вы же видите, — показываю я на уголок красной звезды, оставшийся на уцелевшей части фюзеляжа. — Это советский, а не фашистский самолет. К тому же я капитан. Прошу вести себя вежливее.

— Знаем мы вас, — не сдается он. — На днях тут тоже схватили одного. И тоже говорил по-русски. Мол, на Яке летел, немцы сбили. И в реглане таком же. А морда бандитская, и парашют где-то в кустах спрятал...

— Я вспомнил о своем парашюте и, забравшись на центроплан, вытащил его из кабины:

— Мой здесь, его прятать не надо.

Только сейчас я по-настоящему разглядел, что у самолета нет ни крыльев, ни хвоста. Мотор с центропланом зарылся в снег, попав в какой-то карьер. Кабина и часть фюзеляжа снаружи. Вторая половина фюзеляжа с хвостовым оперением раскачивается на высоковольтных проводах. Ее удерживает на них стойка костыльного колеса.

— Линия не действует, — говорю я бойцу. — Иначе убило бы током... Не действует... Значит, голодный Ленинград остался еще и без электричества...

Солдат смотрит на линию электропередачи, на раскачивающийся вверху хвост моего самолета и уже несколько мягче велит мне выбираться из оврага. Больше того, он бросает мне свои лыжи. Выйдя на тропу, я возвращаю их своему конвоиру. Через некоторое время он приводит меня в деревню, к дому, возле которого стоит часовой.

В доме нам навстречу поднимается из-за стола майор в общевойсковой форме.

— Поймал немецкого летчика, товарищ майор! — бойко докладывает ему боец. Они оба глядят на меня. И тут я обнаруживаю, что на реглане, который достался мне от Чепелкина, нет голубых петлиц. Воротник моей гимнастерки не виден из-под шерстяного свитера. Вот почему я и кажусь бойцу подозрительным.

Впрочем, майор сразу уясняет, что к чему. Он командует пехотным батальоном, отведенным после тяжелых наступательных боев в район станции Войбокало на отдых. Отпустив бойца, командир просит меня подробно рассказать обо всем случившемся.

— Да, вам очень повезло, — говорит он, внимательно выслушав меня. — Можете быть уверены, мы ничего не тронем на машине. Я прикажу выставить возле нее караул до приезда ваших товарищей.

Комбат отдает распоряжение накормить меня и сожалеет, что не имеет возможности доставить на аэродром. Однако он дает мне провожатого, знающего, как выйти на дорогу.

— Будьте осторожны, — советует на прощание майор. — В лесу иногда шныряет разведка противника. Не напоритесь. А боец, доставивший вас... — Мой собеседник улыбается. — За бдительность мы объявим ему благодарность.

Сначала с провожатым, а потом один иду я с парашютом на плечах по лесной дороге. На всякий случай держу наготове пистолет. Снег морозно хрустит в тишине, и кажется, что хруст этот слышен во всех уголках глухого леса.

К нашему дому подхожу только в восемь чесов вечера. Меня встречает новенький, еще незнакомый мне матрос-дневальный.

— А где все остальные?

— Ужинают.

На столе лежит небольшая записка. Глаз невольно улавливает на бумаге мою фамилию. В чем дело? Читаю: «Тов. Исакович! Бери нашу машину, поговори с Мясниковым, где искать Каберова. Заедешь в Шум, поговори с Львовым. Может, он знает что-нибудь об Игоре. Возьми карту и фонарик. Поговори с населением. Прими все меры, чтобы Игоря найти. Лукьянов».

Все ясно. Иду в столовую. В ней как-то чересчур уж тихо. Все говорят вполголоса. Вот так же разговаривали неделю назад, когда в воздушном бою был поврежден самолет Сергея Сухова. С каким волнением ждали мы его возвращения! И он действительно возвратился. Возвратился во втором часу ночи... Сейчас здесь ждут меня.

— Понимаешь, ведь шли-то мы домой, к Войбокало подходили, — слышу я, отворяя дверь столовой, голос капитана Громодвинникова. — Ты помнишь, как он подал команду собираться в группу? Подал команду, а о себе сказал, что идет сзади, догоняет. Потом он не ответил на мой запрос. Пропал куда-то...

Я потихоньку закрываю за собой дверь. — Может быть, все же эти два «мессершмитта»?.. — говорит Ефимов.

— Нет! — возражает Сухов. — скорее всего, просто сел где-то на вынужденную. Придет, вот увидите, придет.

Тут уж я не выдерживаю:

— Правильно, Сергей! Вот я и пришел...

Что было дальше, описывать не берусь, все равно не получится. Скажу только, что это было опаснее, чем приземление на краю леса. Как Сергея неделю назад, друзья чуть не задушили меня от радости. Закончилось тем, что мне налили в кружку сто граммов, дали поесть. А потом, выспросив все о моих похождениях, принесли баян и потребовали сыграть плясовую.

И уж конечно, первым вышел в круг Сережка. Началась отчаянная пляска, посыпались озорные частушки.

— Играй, играй, Игорек!.. Погибать не имеешь права... Потому баянист единственный в эскадрилье...

На следующий день техники побывали на месте падения моего самолета и привезли на аэродром пробитый пулей водяной радиатор.

— Смотрите, товарищ командир. — Сергеев демонстрирует Мясникову пробоину. — Всего одна пуля, а что наделала!

Мясников внимательно рассматривает развороченные соты:

— Ничего не поделаешь. Водяное охлаждение. В этом главный недостаток нашего самолета.

— А командир батальона действительно душевный человек, — рассказывает Сергеев. — Все нам рассказал, дал людей в помощь. Извинился, что Каберова под конвоем вели. Служба, говорит. Ну, а с самолетом ничего уже не сделаешь. Хвостовую часть с проводов мы, конечно, сняли. Жалею, что не было фотоаппарата. Получились бы редкие снимки. Видел я аварии, но чтобы так разнести машину и не получить ни одной царапины... — Инженер покачивает головой. — Нет, Каберов, ты наверняка в рубашке родился!..

В тот день командир эскадрильи, встретив меня на аэродроме, заговорил со мной строже обычного:

— Почему вы здесь, товарищ Каберов?

— А где же мне быть, если не здесь?

— Насколько я помню, сегодня у вас выходной.

— Как же так, товарищ капитан? На днях вы дали мне отдохнуть после «мягкой» посадки. А сегодня опять выходной?

— Ничего не знаю. — Мясников ведет меня в землянку. — Вот, пожалуйста, список. Вчера отдыхал Сухов, сегодня ваша очередь.

— Но что я буду делать дома один?

— А вы в Питер поезжайте, — не то в шутку, не то всерьез говорит командир и, сняв шапку, приглаживает свои редкие волосы. Это у него такая манера — помедлить, посмотреть, какое впечатление производит высказанная им мысль на собеседника.

— В Ленинград? — переспрашиваю я.

— А почему бы нет? Заодно тридцать пятую в ремонт перегоните. Вот вам и выходной. — Мясников улыбается. — Обратно на отремонтированном У-2 прилетите. На Комендантском вас ждут.

Что ж, задание мне по душе. На машине я еду в столовую, беру на два дня сухой паек. Адъютант выдает мне командировочное предписание. Уже возле самолета ко мне опять подходит командир: