Николай Зенькович - Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина

— Кто отдал команду перекрыть выход?

— Я. — Плеханов улыбался. — Не волнуйся, все в порядке.

Когда на объект приезжает начальник управления, все бразды правления переходят к нему, он имеет право отдавать любые распоряжения любому посту. Формально тут не было никаких нарушений или превышения власти, по существу же — я, начальник охраны, оказываюсь не в курсе.

— К Михаилу Сергеевичу прилетела группа, пойди доложи.

— А кто приехал? По какому вопросу? Как доложить?

— Не знаю… У них какие-то дела…

Плеханов нервничал, я заметил, но отнес это к важности дела, по которому они прибыли. Это теперь уже, спустя время, я анализирую — нервничал, волновался, неспокойный был какой-то, а тогда это все мелькнуло и ушло.

— Ну, ладно, — сказал Плеханов после паузы, — мы пойдем к нему.

— Как же вы пойдете, надо же доложить.

— Ну иди, доложи.

Он назвал прибывших — Шенин, Бакланов, Болдин, Варенников. Перечень имен исключал всякие подозрения, больше того — успокаивал.

Во-первых, сам Плеханов — доверенное лицо Горбачева.

Шенин. Личность сама по себе интересная, неординарная. Горбачев прилетал к нему, когда тот был еще первым секретарем Красноярского крайкома партии. И встреча, и проводы были теплыми, дружескими. Горбачев взял его в Москву и поставил не куда-нибудь, а заведующим отделом оргпартработы, то есть доверил все кадровые вопросы. В Москве оба сохраняли близкие отношения.

Бакланов. У меня с ним сложились добрые отношения. Он — человек в принципе дружелюбный, при встрече тепло здоровался. Секретарь ЦК, ведал военно-промышленным комплексом, космосом. Со всякой информацией звонил Горбачеву, иногда через меня. Если его нет, просил: запиши, доложи то-то и то-то. И во время отпуска Горбачева поддерживал с ним связь.

Болдин. Начальник аппарата президента. Весь повседневный календарь — у него. Он заходил к Михаилу Сергеевичу и ни разу не сказал секретарю: «Доложи, что я здесь». Входил прямо, без доклада.

Генерал Варенников. Тоже из ближайшего окружения.

Все — свои. Самые, самые свои.

Плеханов остался у меня в кабинете, в гостевом доме, остальные находились в комнате отдыха. Я направился к Михаилу Сергеевичу.

Он сидел в теплом халате, читал газету. Дня три-четыре назад его прихватил радикулит, то ли переохладился, то ли просто ветер дунул. Возвращался после прогулки, поднял ногу на ступеньку и охнул.

— Михаил Сергеевич, разрешите?

— Заходи. Что там?

— Прибыла группа. — Я назвал по именам. — Просят принять.

Он удивился:

— А зачем они прибыли?

— Не знаю.

Горбачев надолго замолчал. Я стоял около минуты. Он что-то заподозрил. Почему же не захотел посоветоваться, прикинуть варианты: Володя, задержись, потолкуем. С кем приехали — одни, с «Альфой»? Какой был разговор? Не уходи. Будь со мной и выполняй только мои распоряжения. Или, если разговор секретный: возьми своих ребят и будьте рядом, наготове.

Мне кажется, какой-то предварительный разговор о том, чтобы ввести в стране чрезвычайное положение, у них с Горбачевым был, может быть, в самой общей форме. Ведь они прилетели не арестовывать президента, а договориться с ним, уговорить его поставить свою подпись. Раз летели, значит, надеялись. Что же, в итоге не сошлись в формах и методах?

Ни они не знали, чем кончится разговор, ни он не знал, поэтому не счел нужным переговорить со мной. Тут еще подвела его и отчужденность с охраной — общение лишь через Плеханова, и вечная привычка советоваться с Раисой Максимовной. Он же после минутного раздумья и легкого замешательства пошел к ней в спальню…

А я отправился обратно к себе в кабинет.

Так и вышло по его теории: меньше знаешь — лучше спишь…

В кабинете у меня по-прежнему сидел Плеханов. Я сказал, что приказание выполнил, доложил, но Михаил Сергеевич не сказал ни «да», ни «нет».

Плеханов сам повел группу к Горбачеву.

Вскоре вернулся, сказал, что Михаила Сергеевича в кабинете нет, и попросил меня пойти в главный дом и разыскать Горбачева. Я ответил, что он, видимо, в спальне, не исключено, что переодевается.

— Подождите, он выйдет.

Время шло, Михаил Сергеевич не появлялся. Начальник управления снова попросил сходить, выяснить. Я снова отказался:

— Ходить по дому и искать президента не буду.

Хождения в главный дом были строго ограничены, что вполне справедливо: семья находится на отдыхе, и каждое чужое появление сковывает и раздражает.

Появился Болдин.

— Нет его, пойди найди.

— В спальную комнату не пойду.

Опять подключился Плеханов, в два голоса они настояли:

— Ну посмотри. Люди же ждут.

Вместе с ними я снова поднялся в дом. Вся группа попрежнему сидела в холле. О чем-то негромко переговаривались, вполне спокойно, без видимого напряжения. Я уловил главное: в Москве что-то случилось. Но нашей службы это не касается. Болдин и Плеханов присоединились к группе, а я направился в кабинет. Опять — пусто. С минуту постояв, развернулся и мимо всех молча направился к себе.

Вскоре вернулся Плеханов.

— Что случилось-то? — снова попытался я выяснить.

— Да дела какие-то у них…

Заговорили о радикулите, как это произошло. Как еще раньше Раиса Максимовна вызвала начальника отдела и велела заменить хрустальные люстры в домике на пляже на другие — попроще. И опять в тон общего разговора спросил:

— Для чего группа-то, Юрий Сергеевич?

Он снова засмеялся и повторил:

— Да успокойся ты, успокойся, все в порядке.

Тут я снял домофонную трубку. У Горбачева должен загореться огонек, если он на месте — поднимет трубку… Но Плеханов объявил:

— Не трогай. Телефон не работает.

Тут я понял: хрущевский вариант. Вся связь отключена.

Мы вышли на улицу, остановились возле нашего подъезда. На выходе из гостевого дома появились визитеры. Плеханов громко, через дорогу, спросил:

— Ну, что там?

Болдин так же громко ответил:

— Да ничего… Нет, не подписал.

Ответил разочарованно, но спокойно, как будто и предполагал, что так оно, вероятно, и будет.

Плеханов двинулся им навстречу, и они о чем-то беседовали.

Если бы Михаил Сергеевич хотел изменить создавшееся положение!

Ребята были у меня под рукой. В моем подчинении были резервный самолет Ту-134 и вертолет. Технически — пара пустяков: взять их и в наручниках привезти в Москву. В столицу бы заявились, и там еще можно было накрыть кого угодно. Было еще только 18-е… Что же Горбачев — не смекнул? Не знал исхода? Но как же тогда мы, охрана, могли догадаться?

Для меня, как начальника охраны, главный вопрос: угрожало ли что-нибудь в тот момент жизни президента, его личной безопасности? Смешно, хотя и грустно: ни об угрозе жизни, ни об аресте не могло быть и речи. Прощаясь, обменялись рукопожатиями. Делегация вышла от Горбачева хоть и расстроенная, но, в общем, довольно спокойная: не получилось, и ладно, они этот исход предполагали. Что будет дальше, не знали ни Горбачев, ни те, кто к нему пожаловал.