Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

— Идемте.

В большой гостиной за длинным столом под белой скатертью, накрахмаленные края которой на углах стояли парусами, перед яствами и бутылками сидел «хозяин», откинувшись на спинку стула, а позади него стоял молодой человек в белом кителе, смуглый, черноволосый, с салфеткой, перекинутой через руку.

Когда они вошли, Сталин не шевельнулся, не повернул головы в их сторону, сказал глухо:

— Иды, Ваня. Надо будет — позову. И ты, Тамаз, иды. Мы сами справимся.

«Хозяин» и Борис Петрович остались в комнате одни. Шторы были задернуты, но створки рам оказались распахнутыми. Тонкие шторы иногда едва колыхались под дуновением легкого ветерка; слышен был умиротворяющий шум дождя.

— Садитесь, Борис Пэтрович. В ногах правды нет. Вот там, напротив меня.

— Спасибо, Иосиф Виссарионович.

— Кушай, дорогой, что Бог послал. Пэй!

Бог послал много чего, глаза разбегались, но Брем-бек смутно видел яства. Его бил мелкий озноб.

— Спасибо, Иосиф Виссарионович. Ночью я как-то…

— Нет аппетита?

— Да… Совсем нет аппетита.

— Ну хорошо, — непонятная улыбка застыла на лице вождя: в ней смешались сарказм и сожаление. — Побеседуем и в дружеской беседе нагуляем аппетит. — «Хозяин» вынул из кармана трубку и сунул ее в рот. — Расскажите, Борис Пэтрович, об экспедиции в Тибет, которую затеял товарищ Бокий. Попрошу вас поподробней, не пропуская ни малейшей детали. Во времени я вас не ограничиваю.

Рассказ Брембека, перебиваемый вопросами вождя, длился больше двух часов. И когда он был завершен повествованием о том, что товарищи Барченко и Гоппиус отправились на встречу с наркомом иностранных дел Чичериным, «Хозяин», посасывая пустую трубку, сказал задумчиво:

— Очэнь самостоятельный политик Георгий Васильевич Чичерин. Очень. Свою политику на Востоке делает. Ладно… Посмотрим. — И последовало долгое молчание. Вождь поднял голову, и его желтые рысьи глаза уставились в переносицу Бориса Петровича. — Тэперь вот что. Как там у Глеба Ивановича обстоит дело с так называемой «черной тетрадью», которая появилась на свет благодаря гениальному чутью товарища Ленина? — «Хозяин» не смог сдержать усмешки (впрочем, ночной гость ее не заметил: он был загипнотизирован рысьим взглядом собеседника). — Что же вы молчите, Борис Пэтрович?

— Черная тетрадь, Иосиф Виссарионович, самое для меня недоступное в хозяйстве товарища Бокия. Но знаю одно — она есть, по разным каналам он собирает в нее сведения о всех руководителях партии и государства…

— И обо мне? — вдруг перебил Сталин, подавшись вперед и не отрывая взгляда от глаз Бориса Петровича.

На этот раз Брембек выдержал взгляд вождя и спокойно ответил:

— Убежден, о вас тоже.

«Хозяин» рассмеялся, оскалив мелкие, желтые, щербатые зубы.

— Молодэц товарищ Бокий! Очень полезную работу делает для партии и народа. — Он опять погрузился в молчание. — Что же, Борис Пэтрович, — заговорил вождь через несколько тягостных минут, — я вам весьма благодарен за содержательную беседу. — Как ваш аппетит? Нагуляли?

— По правде говоря, Иосиф Виссарионович…

— Нет? — деланно удивился «хозяин».

— Вот если позволите — минеральной водички…

— Пожалуйста, пожалуйста, дорогой!

Борис Петрович начал наполнять большой хрустальный фужер «Боржоми»; бутылка мелко подрагивала в его руке, иногда касалась края фужера, и тогда рождался тихий мелодичный звон. Бокал был наполнен до краев, Брембек пил «Боржоми» с жадностью, большими глотками, и по худой жилистой шее ходил кадык.

Товарищ Сталин с большим интересом и вниманием наблюдал всю эту процедуру.

— Спасибо…

— На здоровье, дорогой. Скажите, Борис Пэтрович, когда вот такая погода — дождь, слякоть, ваш шрам на щеке не болит, не ноет?

Лицо ночного гостя напряглось, резче обозначились морщины.

— Нет, Иосиф Виссарионович, — ответил он твердо и спокойно, — не болит и не ноет.

— Очэнь хорошо! Просто отлично! Отвратительно, когда у тебя что-нибудь болит, ноет…— (Особенно тяжко, когда страждет совесть, если она есть, и душа, если она не продана дьяволу, следует заметить в скобках.)— Значит, разделить со мной трапезу отказываетесь?

— Еще раз спасибо, Иосиф Виссарионович. Отказываюсь. Совершенно не хочется есть.

— Что же…— Вождь говорил еле слышно, похоже, самому себе. — Одиночество — мой удел, — он несколько раз хлопнул в ладоши, крикнул негромко: — Ваня!

Тут же в комнате появился Иван Иванович.

— Проводи нашего дорогого гостя, отправь домой. Пусть с ним едет Сандро. И сразу иды ко мне. До свидания, товарищ Брембек, — вождь поднялся со стула. — Да! Чуть не забыл! — Он вынул из кармана плотный конверт, протянул его через стол Борису Петровичу. — Ваш гонорар. Дополнительный. За сегодняшнюю информацию.

— Благодарю Иосиф Виссарионович…

— Идемте, — еле слышно прошептал Иван Иванович, стоявший за стулом своего агента.

Вождь остался один; несколько мгновений он сидел замерев, вытянув под столом короткие кривые ноги, прикрыв глаза тяжелыми веками.

«Шамбала…— думал Сталин. — Бокий тоже очень самостоятельный. Очень. Ему это дело доверять нельзя… Кому? Надо подумать. — В правой ладони возникли зуд и жжение, он сжал руки в кулаки. — Мне надо еще „их“ энергии! Еще! Еще!.. Мало…» — Он разжал кулак, на ладони возникло темное круглое пятно, как ожог. Оно источало густое, бьющее струей, тепло41.

Скрипнула дверь — пятно на ладони мгновенно растаяло, исчезло. Жжение и зуд прекратились, только учащенно билось сердце, во рту появилась сухость, и еле уловимый запах серы щекотал ноздри: странно, он возник внутри — запах серы выдыхался… Рябое лицо покрылось мелкими бисеринками пота.

— Садысь, Ваня, — тяжело дыша, сказал «Хозяин». — Там… Напротив.

Иван Иванович сел на стул, который недавно занимал Брембек.

Сталин вынул из кармана брюк большой несвежий носовой платок, вытер пот с лица. Налил в фужер из запотевшего кувшина темно-красного вина (это была «Хванчкара»), жадно выпил, облизал губы длинным языком.

— Значит, так…— заговорил вождь спокойно, ровно, без интонаций. — Эта экспедиция Бокия не должна состояться…

— Немедленно запретить? — спросил Иван Иванович.

— Зачем запретить? — поморщился вождь. — Ты, Ваня, русский человек, а горячий, как грузин. Пусть они сами запрещают друг друга.

— Простите, товарищ Сталин, не понял.

— Медленно соображаешь, Ваня, — «Хозяин» помолчал, хмуря узкий лоб. — Так, так… Товарищ Дзержинский поддерживает затею Бокия?

— Так точно! Поддерживает.

— А его заместители, товарищи Трилиссер и Ягода? Особенно Генрих Григорьевич?

— Они знают только об идее экспедиции в Тибет. На коллегии ОГПУ о ней докладывал этот сумасшедший Барченко. Но о том, что экспедиция профинансирована, подготовлена, одобрена наркомом иностранных дел, они не знают. Ведь Бокий действует самостоятельно, не считаясь с замами Феликса Эдмундовича. Он напрямую подчинен ЦК партии, Политбюро…— Иван Иванович повысил голос до торжественности,-…лично вам, товарищ Сталин.