Валентин Лесков - Сталин и заговор Тухачевского

Особо останавливается Вышинский на причинах, по которым заговор так долго не удавалось разоблачить. Он говорит:

«Преступники действовали с наглостью и цинизмом. На них оказывало некоторое влияние их положение, позволявшее им думать, что они настолько крепко законспирированы и замаскированы, что не будут разоблачены до конца. В самом деле, как могли они в течение сравнительно длительного времени совершать эти преступления, оставаясь безнаказанными? Это вопрос, конечно, законный. Но что же, если те самые консулы, на которых лежит обязанность заботиться, чтобы никакого ущерба не понесло государство (старая формула, которая говорит, что консулы обязаны не допускать никакого ущерба государству), эти самые консулы оказались основными вредителями, основными организаторами этих преступлений! Тут, конечно, можно вредить месяц, можно вредить год, два, пять лет, может быть, даже целые десять лет, если играть эту подлейшую двойную игру, если жить той двойной жизнью, какой жили обвиняемые по этому делу. Да, эти преступления были возможны потому, что они совершались под прикрытием тех, кто должен был бы первый поднять тревогу, дать сигнал и броситься в борьбу не на жизнь, а на смерть против подобных преступлений. Это объясняет все». (С. 471-472.)

Читаешь — и невольно вспоминаешь кое-что из деяний разных лиц дня сегодняшнего. Ба, какая знакомая картина! Полная аналогия! И еще более чудовищные дела! Кто же они, эти министры, полностью развалившие народное хозяйство?! Какой они тайной фракции?! Не «право» ли троцкистской?! А те «консулы», которые покрывают их предательскую деятельность, сидя на ответственных постах в партии, ныне уже распущенной?! Они сами из какой фракции?! Не из той ли самой?! И какой фракции те «следователи» и «прокуроры», которые — с помощью махинаций! — протащили «реабилитацию» «право»-троцкистской оппозиции?! Пожалуй, не так-то уж трудно теперь догадаться! Особенно когда слышишь нарастающий визг со страниц разных газет и журналов определенного рода:

— Не желаем «казарменного социализма»! Подайте нам «социализм по-шведски, по-израильски, по-американски»! Или в другом варианте:

— Не желаем никакого «социализма»! Что это такое — «социализм»?! Никто и не знает! Верните нас к нормальному образу жизни, как на Западе!

Ах, господа! Стыдно быть такими невежественными! Ну, почитали бы Вышинского, если вам так уж неприятны Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин! Да, почитали бы Вышинского! Право же, будет очень полезно! Чтобы вы знали (у него дается очень интересный анализ), как люди с партбилетами и на ответственных должностях становятся предателями! Чтобы знали, как карается государственная измена, вредительство и шпионаж!

Что же касается определения социализма, то у Вышинского оно, право же, неплохо:

«Социалистический строй — это строй без эксплуатации и эксплуататоров, это строй без купцов и фабрикантов, без нищеты и безработицы. Это строй, где хозяином являются рабочие и крестьяне, строй, где уничтожены все эксплуататорские классы, где остались рабочий класс, класс крестьян, интеллигенция». (С. 458.)

Это вот оппозиции не нравилось. Воспитанная на базе дикого антисталинизма, она жаждала совсем другого! Чего же? Вышинский ясно это указывает:

«Они хотят изменить общественно-политический строй в СССР. Это значит — изменить общественно-политическое положение в нашем государстве рабочих, крестьян и интеллигенции и вернуть их в положение, какое они занимают в старом капиталистическом обществе, бросить их в омут эксплуатации, безработицы, каторжного, беспросветного и тупого труда, вечной нищеты и голода». (С. 459.)

Точно ли изложение сути «право»-троцкистской программы? Несомненно! К такому итогу должен был привести оппозицию ее путь. Сами лидеры оппозиции это понимали. Вот Вышинский ведет в суде диалог с Сокольниковым, выясняя, кто на что надеялся:

«Вопрос: Конкретно, на какие силы вы рассчитывали внутри страны? На рабочий класс?

Сокольников: Нет.

Вопрос: На колхозное крестьянство?

Сокольников: Конечно нет.

Вопрос: На кого же?

Сокольников: Говоря без всякого смущения, надо сказать, что мы рассчитывали, что сможем опереться на элементы крестьянской буржуазии.

Вопрос: На кулака, на остаточки кулака?

Сокольников: Так». (С. 445-446.)

Не делают себе никаких иллюзий и другие оппозиционные вожди. Троцкий, поучая своих единомышленников, пишет им в 1935 г. в Москву: «Ни о какой демократии речи быть не может. Рабочий класс прожил 18 лет революции, и у него аппетит громадный, а этого рабочего надо будет вернуть частью на частные фабрики, частью на государственные фабрики, которые будут находиться в состоянии тяжелейшей конкуренции с иностранным капиталом. Значит — будет крутое ухудшение положения рабочего класса. В деревне возобновится борьба бедноты и середняка против кулачества. И тогда, чтобы удержаться, нужна крепкая власть, независимо от того, какими формами это будет прикрыто. Если хотите аналогий исторических, то возьмите аналогию с властью Наполеона и продумайте эту аналогию». (С. 457.) (Разве это не современная «право»-троцкистская «концепция» о «смешанных» формах советской экономики?! Видите, откуда «концепция» взята?! Кого современные мошенники обокрали?!)

У собственных соратников Троцкого его «директива» 1935 г. не вызывала никаких сомнений относительно того, как следует ее понимать. Радек так передавал свои и Пятакова чувства от нее: «И для меня и для Пятакова было ясно, что директива подвела блок к последней черте, что, подводя итоги и намечая перспективы работы блока, она устраняла всякие сомнения насчет ее буржуазного характера.

Понятно, мы этого вслух признать не могли, ибо это ставило нас перед необходимостью — или признать себя фашистами или поставить перед собой вопрос о ликвидации «блока». (С. 460.)

Но, разумеется, ни о какой «ликвидации» блока кучка авантюристов не могла и помыслить: во-первых, мешала лютая жажда власти (Пятаков спал и видел себя премьером, на худой случай — военным министром, как ему обещали соратники!), во-вторых, азарт борьбы и надежды, которые все-таки не умирали, в-третьих, их «за горло» держали иностранные разведки, лишавшие всякой самостоятельности.

Отделаться от последних было невозможно: они давали деньги и знали слишком много. При таких обстоятельствах, конечно, ничего не оставалось, как действовать в духе антисоветизма и шпионить по чужой указке!

Этот пункт вызовет у современных сторонников оппозиции неистовый вой:

— Ложь и клевета! Признания добывались под пыткой! Всем известно! Нельзя принимать слов Радека и прочих во внимание!

Ответ таков: