Валентин Лесков - Сталин и заговор Тухачевского

Что касается Сталина, то его больше всего озлобляло участие в деле Якира. Последний, вместе с Маленковым и Хрущевым, числился среди его любимцев и многократно заверял главу партии в своей преданности. Вот почему, ознакомившись с его письмом из тюрьмы, обозленный генсек в бешенстве написал: «Подлец и проститутка!» Другие вожди тоже чувствовали себя подло обманутыми, и потому не стеснялись писать свирепые и матерные резолюции.

Можно сказать с полным основанием, что решающими факторами в изобличении обвиняемых служили: свидетельские показания их подчиненных и коллег, немалое количество документов, которые были захвачены в их сейфах, магнитофонные записи, которые секретно делало НКВД в течение достаточно длительного времени. Именно это было главным, а вовсе не пресловутые самооговоры «под пыткой»!

Современному читателю может показаться удивительным, что уже в то время применялась магнитофонная запись. Однако удивляться вовсе не следует. СССР был широко связан с Германией и применял в следственной практике все новинки техники. Сохранилось одно удивительно интересное свидетельство. Вячеслав Рудольфович Менжинский как-то без. всякого смущения сказал наркому по иностранным делам Г.В. Чичерину (1872-1936):

«ОГПУ обязано знать все, что происходит в Советском Союзе, начиная от Политбюро и кончая сельским советом. И мы достигли того, что наш аппарат прекрасно справляется с этой задачей».

Г. Беседовский, соратник Чичерина, бежавший в 1929 г. на Запад (с ним Чичерин однажды поделился этим «секретом»), позже так передавал свое впечатление:

«Я вышел от Чичерина в подавленном состоянии. Всемогущество ОГПУ и его всепроникающая осведомленность не составляли для меня тайны. Я имел возможность лично наблюдать за границей, как отделы ОГПУ наблюдают за жизнью в посольствах и за всеми сотрудниками, начиная от посла и кончая последним швейцаром. Но там, в заграничной обстановке, это могло еще если не оправдываться, то, по крайней мере, объясняться специальным положением каждого специального аппарата, находящегося за границей, в обстановке непрерывной борьбы и столкновений с окружающей действительностью. Но здесь, внутри СССР, такая система шпионажа, когда ОГПУ держит под наблюдением всех высших сановников Советской Республики, не могла найти никакого объяснения, кроме одного: постепенного перерастания аппарата ОГПУ из одного орудия государственного управления в механизм всесильного полицейско-террористического властвования, не имеющего перед собой никаких задач и целей, кроме одной — утверждения своего всепроникающего полицейского террора».

Был и еще один источник получения важнейших сведений из-за границы. Советская разведка в разных странах проникала даже в руководящие органы неприятельских разведок, откуда, благодаря этому, «выкачивала» важные сведения. Тот же Г. Беседовский вспоминает:

«В связи с покупкой шифров я вспоминаю один разговор, который происходил на квартире Довгалевского во время игры в покер. Одно время эта игра была постоянным занятием всех высших советских чиновников Парижа. В частности, и Довгалевский и Пятаков отдавали много времени игре в покер. Я также иногда принимал участие в их игре, происходившей обычно на квартире Довгалевского. Вскоре, однако, я прекратил играть, так как часто обыгрывал дочиста своих партнеров и мне было неловко перед ними. Однажды я застал за игрой в покер Яновича. Он сильно нервничал, так как ему не везло и он успел проиграть Довгалевскому несколько тысяч франков. На мое ироническое замечание, что ему незачем волноваться, так как осталось еще немало дураков, бесплатно отдающих шифры, Янович с огорчением ответил: „Да что там я на этом заработал? Тысчонку долларов. Вот у нас одному дяде счастье привалило с румынами. Это было дело. Удалось ему, через одну бабу, подъехать к руководителю румынской сигуранцы в Бессарабии, и он имеет теперь в своих руках все румынские шифры и самую секретную информацию обо всем, что происходит в Бессарабии и Румынии. Вот тут была награда“. Я был удивлен этим заявлением и не удержался, чтобы не задать Яновичу несколько вопросов. Обстановка игры в покер и несколько выпитых рюмок водки создали в нем расположение отвечать. Я сказал ему: „Неужели румыны могут прозевать такой факт, как работа на ОГПУ одного из руководителей сигуранцы?“ Янович только засмеялся в ответ: „Знаете, это такой гусь, которого никогда не поймают. Он буквально перепорол почти всю Бессарабию. Арестованных коммунистов пытает в своем кабинете, чуть ли не сдирая с них кожу. Как могут румыны подумать, что такой гусь является нашим секретным сотрудником?“

Я остолбенел. Наш секретный сотрудник, пытающий румынских коммунистов, — это была действительно дьявольская выдумка. Я сказал Яновичу, что считаю такой факт позором и дискредитированием для всего советского правительства, так как это ничем не отличается от самых худших методов самых отвратительных охранок. Это, пожалуй, превосходит такие методы. Янович только усмехнулся в ответ: «Да бросьте вы эту ерундистику разводить. Знаете, что значит иметь такого сотрудника? Мы сами его попросим, чтобы он порол побольше, лишь бы он мог продолжать свою работу для нас. А когда произойдет революция в Румынии, пускай румынские коммунисты поставят его к стенке. Заступаться за него мы не станем. А пока что он выполняет объективно революционную работу и тем, что служит для нас, и тем, что порет крестьян. Кстати, благодаря его информации мы знаем иногда даже, с кем танцует жена посла в Париже. (Янович посмотрел при этом в сторону Довгалевского, который покраснел.) Потанцует жена посла с несколькими румынами, и нам это сразу же известно. Да и не только это. Ведь румынская сигуранца обменивается своими сведениями с разведками других стран, и мы имеем в своих руках такие сведения, которые стоят сотни тысяч долларов. А вы вздумали вдруг вспоминать о нескольких лишних выпоротых бессарабских крестьянах; это просто накладные расходы в нашей работе, и больше ничего».

Совершенно ясно, что при таких отношениях с сигуранцей и другими иностранными разведками можно было получать самые секретные сведения относительно тайной деятельности той части советских военных деятелей, которые находились в оппозиции. Особой продажностью среди этих разведок отличалась именно сигуранца. А так как Якир родом был из Кишинева, то на него в первую очередь в Румынии имелось огромное секретное досье, самая главная часть которого и перешла затем в руки Ежова.

Таким образом, никакой необходимости в так называемых «пытках» не было. И гораздо больше оснований полагать, что сторонники оппозиции в НКВД просто разукрашивали гримом всю восьмерку для того, чтобы создать вполне определенное впечатление и таким образом скомпрометировать их показания. Нельзя забывать, что все сторонники оппозиции в ЧК-НКВД имели громадный опыт и работали в своей сфере с самого начала революции, еще под руководством Дзержинского. Поэтому они прекрасно знали, как употреблять все виды дезинформации и обмана.