Игорь Бунич - Быль беспредела, или Синдром Николая II

— Сначала я тоже считал, что Фокс и Лисицын одно лицо. Потом понял, что нет. Фокс ведь смылся, а Лисицына расстреляли. В самом этом факте, конечно, ничего особенного нет. Лисицына могли включить в списки на расстрел только для того, чтобы дать возможность Фоксу спокойно уйти в тень. Дело курировал лично товарищ Сталин. А это был не простой человек. Мы о нем тоже ровным счетом ничего не знаем. Я говорю, конечно, о довоенном Сталине. Война его окромсала, превратив гения в солдафона, что-то среднее между Гинденбургом и Троцким.

Еще никогда Климов не говорил с ним, как равный с равным, и Куманин слушал, приоткрыв рот.

— А этот Фокс, — спросил он, почему-то понизив голос, — кто он? Немец, еврей?

Климов засмеялся:

— Ты даже не представляешь, Сергей, какая тут смесь. Немецкий еврей с корнями в Витебске, натурализовавшийся в США, но тем не менее сохранивший гражданство Германии. Эта бумага, которую ты сейчас прочел, добыта в Америке. Мне кажется, что тот чекист, который сопровождал Николая II в Екатеринбург, носил фамилию Фокс, а впоследствии он укрылся под псевдонимом Лисицын. Как бы удивительно это ни звучало, но Фокс вернулся в США. Сейчас он уже умер, правда жив его сын, который о папашиных делах не имеет понятия, весь в каком-то бизнесе. Но и у Лисицына здесь остались дети — сын и дочь. Сын умер, а дочь жива, проживает в Риге. Внук же того Лисицына, Алексей Лисицын, пошел добровольцем воевать в Афганистан и там пропал без вести. Другими словами, был ли это один человек, который в Штатах плодил Фоксов, а в России Лисицыных, или это были два прохиндея, к нашему мальчику они, судя по всему, отношения не имеют.

Климов промолчал и продолжал:

— Американцы давно рассекретили все документы, связанные с деятельностью Фокса. В них утверждается, что его предки еще в середине прошлого века обосновались на Дальнем Западе. Если кому-то посчастливится пережить несколько глобальных мировых катастроф, то замести следы совсем не сложно. А вот обратно пройти по этим следам, чтобы попытаться представить себе реальную картину происходившего тогда, практически невозможно. Как бы ты детали ни уточнял, это всегда будет не более чем очередная версия с той или иной долей правдоподобности. Ты меня понимаешь, Куманин?

— Да, конечно, — поспешно согласился Куманин, он хотел услышать продолжение.

— Представь себе, — рассуждал генерал, — что тебе удалось застать ту старушку из Сибири живой. Допустим, она подтвердила, что является второй, если я не ошибаюсь, дочерью царя. Что дальше? Пришлось бы запротоколировать эти слова, как говорится, «со слов потерпевшей». Доказательств не добыть никаких. Кому хочется в это поверить, тот поверит, кому не хочется, тот не поверит. На этом и стоит вся история человечества. Оглядываясь в прошлое, каждый видит в нем то, что хочет.

— Но существуют документы, — робко возразил Куманин, — которые принято считать неопровержимыми…

— Документы? — засмеялся Климов. — Будто ты сам не знаешь, как они составляются. Попробуй по сохранившимся документам воссоздать лет через пятьдесят хотя бы атмосферу того счастья, равенства и братства народов, что царила в нашей стране эти семьдесят лет. Посмотрю, что получится. Впрочем, посмотреть уже не удастся, разве с того света.

Куманина уже начала пугать такая откровенность генерала Климова. Он вспомнил о слухах, гуляющих по Лубянке, как куда-то пропадали с концами сотрудники, прикомандированные к генералу. Сейчас они находятся на одной из «секретных точек», Куманина искать здесь никому не придет в голову — допуска сюда он не имел, а потому просто не мог тут оказаться. Сергей представил, как будет работать следователь по факту «пропажи без вести старшего оперуполномоченного майора Куманина». Ему придется повторить весь путь от дома по Симферопольскому шоссе, включая и воинскую часть, посетит дом Феофила и Клавдии Ивановны, арестует их по подозрению в убийстве. Может быть, так все и было задумано?

— Что с тобой? — заметил его состояние Климов. — Устал что ли? Хочешь коньяка?

— Спасибо, — пробормотал Куманин. — Я, наверное, действительно наглотался чего-то на кладбище, знобит, товарищ генерал…

— Тем более, — заметил Климов, — надо глотнуть — полегчает.

Генерал достал откуда-то пузатую бутылку с черно-золотистой этикеткой и налил в две небольшие стопки бурой жидкости.

— Будем живы! — произнес он и выпил, не чокнувшись. Куманин выпил молча.

Вскоре полегчало, и внезапно выползший из глубины души страх уполз обратно в свою темную бездну.

— Значит, — осмелился спросить Куманин, — Фокс и Лисицын или просто Фокс-Лисицын вывезли царя из Екатеринбурга именно в ту ночь, которая вошла в историю как ночь убийства царской семьи?

— Ты меня спрашиваешь? — удивился Климов. — Ты же вел следствие. Мне бы хотелось выслушать твой рапорт, а не собственные рассуждения.

— Рапорт у меня уже почти написан, — доложил Куманин. — Как вы приказали, я представлю его вам в понедельник утром.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАПОРТА МАЙОРА КУМАНИНА

«Вечером 16 июля 1918 года в Екатеринбург прибыл из Москвы отряд, возглавляемый бывшим капитаном немецкой армии, фамилию которого установить не удалось. Однако отряд подчинялся особоуполномоченному Чрезвычайной Комиссии Александру Лисицыну, направленному в Екатеринбург вместе с немецким отрядом. По требованию немецкой стороны, царя должны были доставить в Москву на встречу с представителями немецкого правительства, чтобы подтвердить официально статьи Брестского договора. Все остальное мне представляется импровизацией (хотя и не очень удачной) Юровского, Голощекина, Белобородова, с одной стороны, и Лисицына с немецким капитаном — с другой стороны. Целью указанной „импровизации“ было объявление о расстреле царя, его семьи и свиты после отъезда их из Екатеринбурга с отрядом Лисицына. Царь должен был узнать об этой акции из газет и, по замыслу немцев, стать более податливым на переговорах. В случае несогласия немцы грозили передать русского царя обратно Советскому правительству, уже объявившему о его расстреле. Само Советское правительство было поставлено политически, экономически и в военном отношении в такое положение, что оно никак не могло влиять на подобное поведение немцев».

— В понедельник меня на Лубянке не будет, — продолжал Климов, — рапорт отдашь Свете. Только чтобы ни единого слова там не было о том, что ты обнаружил могилу. Ни звука. Понял?

— А разве мы не будем проводить эксгумацию? — спросил Куманин, явно взбодрившийся после приказания в понедельник утром сдать рапорт прапорщице Светлане — сегодня не убьют.

— Эксгумацию? — переспросил Климов. — Не будем. И вообще никому об этом ни звука. За то, что нашел могилу, хвалю: молодец! Честно скажу, я многое знал из того, что ты мне сегодня доложил, но где находится могила, не подозревал. Предполагал, что она где-то неподалеку, но точного места так и не вычислил, а уж об этой медной табличке и подумать не мог. Век живи — век удивляйся! Теперь подумаем: могли ли без личного разрешения товарища Сталина эту табличку повесить? Может, и могли. В декабре 1940 года Сталину уже было не до этого, после войны уже никого из обслуги и в живых-то не осталось. А за новыми делами об этой истории просто забыли. Тот микрофильм, что ты крутил у меня в приемной, это все, что мне удалось найти. Возможно, есть что-нибудь еще, но я не докопался — Других дел куча. Так что ты молодец, майор Куманин.