Ги Бретон - От великого Конде до Короля-солнце

— Не будем ждать аббата, — сказал лукавый вельможа, — у него сегодня праздник… День первого причастия!

Никаких препятствий более не существовало, и было решено, что посвящение в сан состоится 9 июня в Валь-де-Грас.

В этот торжественный день аббат Дюбуа не изменил своим привычкам. «Он поднялся засветло, сообщает нам его секретарь, — облачился в фиолетовую сутану с кружевным стихарем и пелериной, затем, пренебрегши утренней молитвой, долго наблюдал за полуголой женщиной в доме напротив и любовно благословлял ее из окна». Чуть позднее он обрушился с проклятиями на чем-то не угодившего ему камердинера и надавал пинков зазевавшемуся лакею…

Аббат, естественно, разослал приглашения всем «висельникам» регента, дабы придать церемонии настоящий «парижский шарм»…

Из придворных, занимавших видное положение, лишь один был обойден вниманием достойного прелата.

Это был герцог де Сен-Симон, которому подобное пренебрежение польстило. 8 июня он отправился к регенту, чтобы сообщить ему, «какое ужасное впечатление произвели на всех это скандальное назначение, этот богохульственный обряд рукоположения признанного развратника, эти неслыханные приготовления к посвящению в сан нового архиепископа».

— Заклинаю вас об одном, — сказал герцог, — воздержитесь от участия в позорной церемонии.

Регент обещал. Увы! Графиня де Парабер заставила его нарушить слово. Сен-Симон повествует об этом с нескрываемым раздражением: «На следующий день я узнал от любовника мадам де Парабер, которая хоть и царила в сердце регента, но верность ему не блюла, что в ночь, предшествующую церемонии посвящения, она была в Пале-Рояле и лежала вместе с герцогом Орлеанским в его спальне и постели, чего прежде не случалось никогда, и он стал говорить ей обо мне с добавлением похвал, о которых я умолчу, и с глубокой признательностью за мою дружбу, сказав, что я его полностью убедил и что он не пойдет на церемонию, дабы сделать мне приятное.

Парабер, также превознося меня, сказала, что я совершенно прав, однако регенту все равно надо идти. Удивленный, герцог Орлеанский воскликнул, что она сошла с ума.

— Пусть я сошла с ума, — возразила она, — но вы все равно пойдете.

— Восхитительная логика, — произнес он, — ты же сама сказала, что господин де Сен-Симон совершенно прав. Зачем же мне идти?

— Зачем?

— А затем!

— Это не ответ, — рассмеялся он. — Затем! Скажи, зачем мне идти, если, конечно, можешь.

Они препирались таким образом некоторое время, а потом она призналась:

— Хорошо, я вам скажу. Вы сами знаете, что четыре дня назад мы крупно повздорили с аббатом Дюбуа и еще не помирились. От этого дьявола ничего не скроешь: он узнает, что мы спали здесь сегодня ночью. И если завтра вы не пойдете на церемонию посвящения, он во всем обвинит меня и не простит мне этого никогда. Он станет нашептывать вам гадости, подстраивать мне пакости и непременно добьется своего: мы поссоримся. А я этого не хочу, оттого и прошу вас пойти на церемонию, хотя господин де Сен-Симон совершенно прав.

Герцог Орлеанский еще сопротивлялся, но слабо и наконец уступил, решив пойти на церемонию».

И «прямо из объятий Парабер регент прибыл на торжества по случаю назначения Дюбуа архиепископом, дабы закончить день сходно с началом».

В Валь-де-Грас Филипп Орлеанский веселился от души. Сидя на трибуне, он лорнировал прелата и громко смеялся, когда бывший наставник попадал в затруднительное положение.

Архиепископу Камбре и в самом деле приходилось нелегко: он с большим трудом преклонял колени перед алтарем, ибо, как говорит Монже, «страдал недержанием мочи, и отцу Себастьяну, знаменитому механику из Академии наук, было поручено соорудить ему судное отводной трубкой и губкой. Ни о чем не подозревавшие кардинал де Горан, проводивший освящение, и епископы Нантский и Авраншский, помогавшие ему, совершали богослужение в привычном размеренно торжественном ритме, и новому архиепископу по возвращении в Пале-Рояль пришлось полностью переодеться, что он и сделал, проклиная судно, в котором ничего не задержалось…»

Так завершилась эта невероятная церемония…

В Камбре без всякой радости встретили известие о назначении аббата Дюбуа. Зато в столице это событие отмечали с большим размахом. Послушаем, что говорит по этому поводу шевалье де Раван: «Во всех парижских борделях новость приняли с ликованием, а затем отпраздновали в соответствии с необыкновенными обычаями, принятыми в этих школах наслаждения».

Девица Фийон (знаменитая содержательница публичного дома, о которой нам уже приходилось рассказывать) отличилась и тут, позволив себе выходку, совершенно невероятную по наглости и дерзости. Шевалье де Раван описывает эту сцену, которая в наше время представляется просто немыслимой:

«Как-то утром Фнйон, одевшись самым скромным образом, отправилась к принцу в Пале-Рояль и застала его в обществе многочисленных фаворитов. Регент, узнав ее издали, сразу настроился на веселый лад и сказал:

— Взгляните, господа, это нечто новенькое: Фийон в обличье кающейся грешницы!

— Увы! Так оно и есть, Монсеньер, — отвечала эта чертовка, ибо отнюдь не была глухонемой, — всему приходит свое время.

Принц, никогда не упускавший случая посмеяться, спросил ее, с каким делом она пожаловала.

— Могу ли я, — сказал он, — чем-нибудь поддержать твой порыв к добродетели?

— Вы легко можете это сделать, Монсеньер, — отвечала бесстыдная бабенка. — Хотя мне ведомы соблазны мира, да и сама я много раз уловляла в сети невинность, пришла пора отрешиться от мирских желаний. Вот почему, желая оградить себя от них, я вознамерилась удалиться в монастырь. Вы так снисходительны к людям моего звания, что даруете им освященные церковью убежища, а потому надеюсь, что и меня облагодетельствуете своей добротой. Итак, нижайше прошу Ваше королевское высочество пожаловать мне аббатство. Никто не сможет лучше меня наставлять и воспитывать юных девиц. Это пойдет на пользу и им и мне, так что, молю, не откажите в просьбе моей.

Все присутствующие, включая принца, расхохотались. Что до меня, то я и сейчас смеюсь, когда пишу эти строки. Несомненно, это была самая остроумная и вместе с тем самая дерзкая выходка, какую можно только представить. Принц, задыхаясь от смеха, произнес:

— Клянусь Богом, всей государственной казны не хватит на содержание твоих девиц, если дать тебе аббатство.

— Что тут такого? — возразила она. — Конечно, мне далеко до некоторых аббатов, а то бы я потребовала архиепископство.