Илья Драган - Николай Крылов

Явились вызванные.

— Так была связь с КП армии или но было? — спросил их Чуйков, едва они вошли и представились.

— Была! — выдавил из себя комкор.

— Стало быть, вы имели возможность согласовать свое решение с командующим?

Командир корпуса молчал.

— Теперь еще вопрос, — продолжал Чуйков. — Надо полагать, что улучшилось управление войсками и они уже не несут неоправданных потерь? Что изменилось в картине боя?

Комкор молчал.

— Ваше молчание не есть ли подтверждение, что ничего не изменилось с переносом КП? Не так ли?

— Картина боя не изменилась! — ответил комкор.

— Тогда скажите мне, генерал, как вы лично будете смотреть на то, если ваши подчиненные командиры л штабы отойдут без вашего разрешения в тыл? Как вы сами расцениваете свой поступок в свете приказа двести двадцать семь? — И комкор и комиссар молчали.

— Ну если нет у вас мужества самим дать определение, я вам его подскажу. Ваш самовольный отход в тыл — это настоящее дезертирство с поля боя. Пока примите это как предупреждение. А сейчас, ночью, приказываю вернуться на прежний КП. А если он занят противником, отбить у противника!

Когда ушли командир танкового корпуса и его комиссар, Чуйков обратился к оставшимся.

— Какие решения готовятся на завтра? — спросил он.

— Исходный принцип всех решений, — ответил Крылов, — драться до последней возможности каждому бойцу на каждом рубеже. Конкретно доложу после того, как проанализируем с Гуровым и Камыниным по вечерним сводкам всю обстановку.

— Все так! — согласился Чуйков. — Наверное, наши взгляды не расходятся. Меня спросили на Военном совете фронта, как я понимаю свою задачу в шестьдесят второй армии? Сказал, что понимаю так: сдать Сталинград мы не можем, не имеем права — это подорвало бы моральный дух народа. Я поклялся, что отсюда не уйду, что город отстоим или тут погибнем! А нам помогут. Я вижу, что вас интересует, какие с собой привел подкрепления новый командующий. Журавлей в небе я не любитель ловить, пока у нас с вами только синица в руках. Командующий фронтом заверил, что на подходе серьезные подкрепления. Я не имею права не верить столь ответственному заявлению, но сверх всякого права уверен, что это правда! Страна, народ не оставят Сталинград без поддержки! А пока, — Чуйков улыбнулся и разрядил обстановку, — у вас вообще кормят или обходятся сводками?

Кроме консервов, предложить командарму было нечего, но скованность после этих его вполне приземленных слов исчезла.

Крылов и Чуйков остались в блиндаже одни.

Известно, что этих двух людей до конца их жизни связала крепкая и, не испугаемся этого слова, нежная дружба. Столь разные по своим судьбам, и особенно по характерам, они понимали друг друга с полуслова, разница в характерах сглаживалась взаимным тактом. Один из них суров, честолюбив до крайности, другой скромен, в делах боевых непреклонен, не знающий ревности и честолюбия. Мы имеем немало примеров, когда фронтовые друзья этого масштаба после войны вдруг становились недругами, когда наставал час делить прошлую славу. Этого никогда не было между Крыловым и Чуйковым, каждому воздано свое. Их дружбу во многом определила первая встреча.

— Тебе известно, Николай Иванович, — начал Чуйков, — мы с тобой почти годки, и ты, наверное, слыхивал от старших, что в давние времена по Руси немало бродило паломников и богомольцев. Что это за явление, нам сейчас не разобрать, а вот встречались где-нибудь на поляне у костра или на перекрестке дорог и спрашивали один другого: «Как веруешь?» Много было заключено в этом вопросе, и не только двумя перстами крестится или тремя, вопрос хватал и поглубже! Вот и я тебя хочу спросить: «Как веруешь?» Клятву я дал, что из Сталинграда не уйду, знаю уже, что и ты не уйдешь! Не надо думать, что наши с тобой две жизни перевешивают жизни тех, кто сегодня умирает в бою в ротах и батальонах... Не уйти и погибнуть — это в наших силах, это от нас зависит, а вот как не уйти, а врага здесь остановить? Знаю, что без подкреплений — неисполнимо. Но о подкреплениях — это первое, о чем мне сказали в штабе фронта, Будут! А вот о Лопатине мне сказано, что он не верил, что Сталинград можно удержать! Откуда у него, у этого опытного командарма, такая неуверенность?

— Это неправда! — сказал Крылов. — Я с ним бок о бок стоял. Никогда такого от Лопатина не слышал... Напротив! Он был за то, чтобы без изнуряющих потерь отвести армию в город и встретить противника в городском бою. Здесь за нами тактическое преимущество... А о подкреплениях и он говорил, и я скажу, хотя на сегодня у нас еще есть силы и самим удерживать позиции. Удерживать, медленно отступая и изматывая противника...

— Скажу тебе, Николай Иванович, и еще об одном, о чем поделились со мной, назначая на армию. В штабе фронта единодушное было мнение утвердить тебя командармом. Но вот Александр Михайлович Василевский взглянул на это иначе. Никуда от него не уйдет, сказал он, и командование армией, а быть может, и того более... Сейчас, подчеркнул он, нет важнее задачи, чем удержать Сталинград. Здесь каждое звено должно работать четко. Учитывая его исключительный опыт в обороне городов Одессы и Севастополя в роли начальника штаба, целесообразно и здесь всю штабную работу сосредоточить в его руках. Вот и скажи мне, исходя из своего опыта, что надо, чтобы враг не овладел Сталинградом?

— Прежде о себе! — сказал Крылов. — Никаких ревнивых чувств твое назначение, Василий Иванович, у меня не вызывает! У командарма ответственности куда больше. В личном плане я рад... — Крылов сделал паузу. — Нет, пожалуй, это слово не подходит. Скажу по-иному. Ни в Одессе, ни в Севастополе не пришлось додраться до конца. Мы уходили из этих городов, отсюда не будет приказа уходить. Сколь я понимаю, и общая конфигурация фронта такова, что немцам нас отрезать не удастся. А это значит, что ежели не опомнятся и не придут в себя, то здесь в уличных боях завязнут, как мухи на липкой бумаге... И это будет решение уже не тактической задачи, а стратегической. Иначе и нет смысла оборонять эту полоску земли, а надо было бы нашей Ставке искать другое решение. Похоже, Василий Иванович, что здесь немцам уготованы Канны...

— Я понял! — сказал Чуйков. — Говорили мне, что ты и гражданскую сломал. Это с каких годочков-то винтовку в руки взял?

— В шестнадцать из винтовки, а в семнадцать лет уже из пулемета стрелял, а год спустя командовал пулеметным взводом... Сначала на Кавказе с азинской дивизией...

— Азинской! — воскликнул Чуйков. — А ну погоди! Как это с азинской?

— Так вот и с азинской! — ответил несколько удивленный Крылов и поднял глаза на Чуйкова. — Самого Азина уже не было, а дивизия-то азинская. По номеру ее никто промеж нас и не звал, и соседи называли нас — азинцы!