Михаил Горбачев - Как это было: Объединение Германии

Однако вернусь к главной теме.

5 мая начались переговоры по формуле «2+4» в Бонне. Участники изложили свои позиции по внешним аспектам строительства немецкого единства. Согласована была повестка дня работы этого «института» из четырех пунктов: 1) границы; 2) военно-политические вопросы с учетом подходов к приемлемым структурам безопасности в Европе; 3) Берлин; 4) окончательное международно-правовое урегулирование и ликвидация прав и ответственности четырех держав.

Согласован календарь следующих встреч в рамках «2+4»: июнь – в Берлине, июль – в Париже, сентябрь – в Москве. Решили пригласить Польшу на парижскую встречу (по вопросу о границах).

Попытки Шеварднадзе на встрече в Бонне отстоять предписанную ему в директивах Политбюро позицию по вопросу о невхождении единой Германии в НАТО никто не поддержал.

Приближалось 45-летие Победы в Великой

Отечественной войне. Мне предстояло выступать в Кремле на торжественном собрании, посвященном этой дате, с которой едва ли не у каждой советской семьи были связаны глубокие переживания. Я решил именно в этот день объяснить народам СССР нашу политику в отношении Германии и обрисовать перспективу, на которую эта политика дает нам возможность рассчитывать. Вот что я, в частности, сказал тогда:

«Мы с сочувствием относимся к понятному желанию немцев ГДР и ФРГ жить единой семьей. Настала пора перевернуть эту послевоенную страницу в истории Германии.

Убежден, что выражу общее мнение, сказав: советские люди за сотрудничество с этой новой Германией. Сохранение и расширение экономических связей, взаимодействие двух наших великих народов на почве науки и культуры, политический диалог между ними могут многое дать цивилизации и послужить одной из опор хельсинкского процесса.

Но нужны надежные гарантии, что при объединении двух германских государств не будут нарушены интересы нашей безопасности, как и других народов, стратегическая стабильность в Европе и мире.

Сейчас начаты переговоры по формуле «2+4», идут и двусторонние контакты с правительствами США, Великобритании, Франции, ГДР, ФРГ, а также Польши, Югославии, Италии, некоторых других государств. Среди важных тем, стоящих перед «шестеркой», – германский мирный договор, который окончательно подвел бы черту и под Второй мировой, и под «холодной войной».

Он должен дать уверенность в том, что с немецкой земли впредь будет исходить только мир. Договор призван определить военный статус Германии и ее место в общеевропейской структуре безопасности, зафиксировать ее обязательства в том, что касается нерушимости послевоенных границ.

Подчеркну: нам чужда мысль о документе, дискриминирующем Германию, затрагивающем национальное достоинство немцев. Новый Версаль неуместен, как не нужно и перелицовывание сепаратных соглашений 1952 – 1954 годов. Нет, это должен быть акт мира в точном и полном смысле слова».

Могу добавить к этому то, что я сказал Хорсту Тельчику, помощнику канцлера, приехавшему в Москву по его поручению 14 мая:

«Сейчас мы вышли на магистральный путь развития советско-германских отношений. А ведь за спиной у нас 27 миллионов погибших советских людей, 18,5 миллиона раненых, контуженых, десятки миллионов осиротевших и потерявших здоровье. Вся нация была потрясена до основания. То же можно сказать и о немцах.

Поэтому оба наших народа призваны строить свои отношения в будущем так, чтобы их ничто не омрачало. На мой взгляд, за многие столетия сегодняшняя ситуация – самая благоприятная для старта в новое будущее отношений между Германией и Россией».

Мое выступление в канун Дня Победы было воспринято в стране с пониманием. Никаких признаков несогласия в народе, тем более протестов, не было. Правда, антиперестроечная сталинистская оппозиция уже взяла на вооружение против меня и германскую тему. Однако это не поколебало моей решимости довести дело до конца.

Предстояла давно согласованная поездка в Вашингтон, где мы с президентом Бушем должны были обстоятельно обсудить большой круг вопросов, включая подготовку договора по ядерным СНВ. Понятно, что не мог быть обойден и германский вопрос в контексте общеевропейского процесса.

В порядке подготовки моего визита 18 мая в Москву приехал Джеймс Бейкер.

С первого же захода в разговоре я понял, что он приехал доказывать целесообразность и неизбежность вхождения единой Германии в НАТО. Я сразу же и в довольно жесткой форме обратил его внимание на противоречивость позиции американской администрации в этом вопросе:

«Ваша позиция на этот счет противоречива. Я не знаю, чем Она питается. Может быть, вы боитесь объединения Европы? Я не раз говорил и здесь, и в Европе и могу подтвердить сейчас: мы понимаем необходимость присутствия – не обязательно военного – Соединенных Штатов во всех европейских процессах. Вы можете из этого исходить. Но вот вы говорите: обе Германии являются миролюбивыми, демократическими странами и нет оснований видеть какую-то опасность в происходящем. Вы говорите, что мы преувеличиваем опасность. Но если это так, если вы не считаете это важным фактором, то почему не согласиться с тем, чтобы объединенная Германия была членом Варшавского Договора?

Или другое: вы говорите, что немцам можно доверять, что они доказали это. Но если это так, зачем включать Германию в НАТО? Вы отвечаете: если Германия не будет в НАТО, это может создать проблемы в Европе. Выходит, вы не доверяете Германии.

…Мы хотели бы рассчитывать на серьезный подход с вашей стороны. И когда видим элементы игры с нами, нас это беспокоит. Разве это нужно? Разве можно допустить, чтобы наши отношения превратились в какую-то возню? Мы видим, что порой у вас возникает искушение воспользоваться ситуацией».

Бейкер заверял меня, что политика его администрации не направлена на то, чтобы оторвать Восточную Европу от Советского Союза. «Прежде, – признал он, – у нас была такая линия. Но сегодня мы заинтересованы в том, чтобы построить стабильную Европу и сделать это вместе с вами».

Он говорил мне, что их желание иметь объединенную Германию в НАТО объясняется тем, что, если она не будет твердо укоренена в европейских институтах, могут возникнуть условия для повторения прошлого. Общеевропейские структуры в рамках СБСЕ пока еще, как он выразился, прекрасная мечта, а НАТО существует. Если Германия не будет в НАТО, то она займется обеспечением своей безопасности иным путем, захочет получить ядерную безопасность. Он ссылался также на принцип Хельсинкского договора, согласно которому каждое государство имеет право выбирать, в каком союзе оно хочет быть или не быть нигде. И если, мол, Германия захочет войти в Варшавский Договор, что вы предлагаете, то мы, США, хотя и против, но препятствовать не будем. Сейчас же, продолжал госсекретарь, налицо факт совершенно определенного и решительного желания Коля и нового правительства ГДР, чтобы объединенная Германия вошла в НАТО в качестве полноправного члена. За это выступают и ваши союзники по Варшавскому Договору. При этом Бейкер заверял меня, что Вашингтон не принуждал ни Венгрию, ни Чехословакию, ни Польшу выступать с таких позиций. Это их совершенно свободно выраженное мнение.