Николай Богданов - О смелых и умелых

И уже слышит, как женщины над ним причитают, как над покойником.

"Что такое? - думает. - Если я умер, как же я могу слышать? Что это за крики?"

"Спасите! Помогите! Бегемот коменданта жует!.."

Во-первых, бегемот - не теленок; во-вторых, человек - не белье, чтобы его жевать!

Приоткрыл глаза сержант потихоньку и сообразил, в чем дело. Это его дружок бегемот о нем соскучился, вылез из своей клетки - дверь-то у нее, поврежденная снарядом, плохо запиралась. Подошел да и прилег с ним рядом. Разнежился и заснул. И для полного удовольствия головенку свою ему на грудь и положил... Вот тут сержанту и приснилось, будто его в блиндаже придавило.

И опять солдатская смекалка выручила: прибежали шоферы с домкратами, подставили домкраты бегемоту под челюсти. Осторожно покрутили и приподняли его морду, как передок автомобиля.

Сержант потихоньку вылез, а бегемот даже не проснулся.

Пожурил он его потом: "Так, мол, нельзя со мной нежничать: ты зверь, а я человек, ты большой, а я маленький. Могу сломаться, как игрушка. Будешь плакать, да не исправишь..."

Много еще было у него хлопот и приключений. Но самая-то беда - в конце воины.

Едут солдаты и командиры по домам с победой. Заезжают отдохнуть в Кенигсберг, заходят погулять в зоопарк, видят своего знакомого сержанта и смеются.

"Вот, говорят, попал фронтовик в историю! Как же ты теперь вернешься домой? Чего про войну-то рассказывать будешь? Иные побывали комендантами крепостей, другие - городов. А ты был комендантом... бегемота! Ребятишки засмеют!"

Смущается сержант: "Радист всему делу виноват. Наверное, тогда, в горячие дни, перепутал и доложил начальству: захвачен, мол, форт "Бегемот". У фашистов ведь все зверское: танк "тигр", самоходная пушка "пантера"... Не мудрено запутаться!

"Радисту война все спишет, а тебе каково?.."

Долго так потешались, пока не вышел приказ начальника гарнизона наградить сержанта за сохранение ценного трофея именными часами.

Так закончил свой рассказ охотник в разодранной волком шинели.

- Вышел, значит, из положения сержант! - улыбнулись слушатели.

- Кто же это был? Не твой земляк? Наш мордвин, поди-ка, - и храбрый, и шутник...

Егерь ничего на это не ответил.

- Что-то подводы долго задержались, - сказал он, закурив. - Давно бы им приехать время. Снега, что ли, глубоки?

И достал из кармана именные часы. Тут все так и покатились со смеху:

- Так это же ты сам был! Ох и шутник ты, Мурашов!

- Какой же я шутник? Это война шутки шутит. Я ведь и потом от этого все отделаться не мог. После воины все о бегемоте скучал. Навещать его ездил.

- Это куда же, за тридевять земель?

- Нет, зачем же, недалеко... в Москву. За моим дружком отдельный вагон прислали и в Зоопарк его с почетом доставили. Там и живет. И зовут его Гансом.

- Ну и что ж, узнал он своего коменданта?

- Какое там! Вхожу я в клетку, так он на меня как зафыркал, затопал, словно бюрократ какой-нибудь. Вот, думаю, заважничал... Как же - его в Москву в отдельном вагоне привезли. Квартиру с ванной дали. За деньги показывают. Прославился! Где уж тут фронтовых друзей помнить.

- Ишь какой... Обиделся ты?

- Нет, зачем же? Обижаться тут не па что... Дело в том, что семья у него появилась после войны: бегемотиха и маленький бегемотик, на центнер живого весу. И как раз спал в это время малютка, когда мы вошли. Вот папаша-бегемот и запротестовал. Потом-то обошелся. Ничего, репу из моих рук взял... А забавный у него сынишка - квадратный, толстый, весь в отца, и все в бассейне купается... Издалека подумаешь: кожаный чемодан в воде плавает!

- И как же этого малыша зовут?

- Чемоданчик!

Вот и весь сказ, услышанный на охоте в мордовском лесу от смелого и умелого охотника, сразившего самого страшного и свирепого волка.

ВЕСЕЛЫЙ ПЛОТНИК

Веселый появился в колхозе плотник - дом за домом отстраивает и все песни поет. Когда бревна тешет, топором плясовой мотив выстукивает. Волосы у него с сединой, а глаза молодые. И седоватая борода задорно кудрявится. Все время вцепляются в нее стружки.

Зеленая солдатская рубаха на нем выгорела от солнца. На спине соль от пота белым инеем проступила. А на груди блестят ордена и медали.

Видно, немало потрудился старый солдат в боях и походах.

- Дядя Пронин, а ты в фашистов много стрелял? - спросят его колхозные ребятишки.

- Нет, стрелять мало приходилось.

- А как же ты воевал?

- А я больше топором.

- Топором? Прямо но головам их, фашистов, да?

Посмотрит плотник в заблестевшие глаза мальчишек и улыбнется в бороду:

- Да не головы - мосты я рубил. Война - хозяйство большое. Там не только стреляют, там всякой работы много. Кто к чему приставлен. Я сапером был, мосты строил. Без мостов-то воевать нельзя. Без них ни туда ни сюда. Вот поначалу, когда немец нас попятил, рубили мы все мосты отступательные, бросовые. Так только, чтобы по нему войско перешло, а потом его сжечь либо сломать... А когда мы его погнали, тут уж пошли строить мосты наступательные, крепкие. И сейчас везде стоят. И на каких только речках наших мостов нет! Вот, например... - Плотник достанет засаленную, затрепанную книжку, заменяющую ему бумажник, и начнет перелистывать: - Бзура-река. Это в Польше. Мы через нее двухпутный мост построили. Или вот: Золотая липа, с красивым названием река. Или вот: Банска-Бистрица. Это в Чехословакии. Или вот: Горынь-река - шумит, извивается, как Змей Горыныч. И каких только рек на свете нет! Много их нам до Берлина попалось. Построил наш батальон несколько сот мостов.

И вот через какие только реки ни строили - все война идет, а как дошли до одной речки, так себе, и неказистая речка-невеличка, а как через нее мост построили, так и война кончилась.

- А-а, это Шпрее! В Берлине? - догадываются ребятишки.

- Верно, в самом логове зверя. Как до нее дошли, так и Гитлеру капут... За что у меня орден Славы, спрашиваете? А это за то, что семь "языков" в плен взял.

- А разве саперы пленных берут? - усомнятся ребятишки.

- А что ж, разве саперам запрещено? Коль сумеешь, так и бери. На войне всяко бывает. Со мной на реке Одер такой случай был. Есть такая река на границе Польши с Германией - большая, глубокая, широкая. Дошли мы до нее и остановились. Пора бы войну кончать! Всем охота поскорее наступление на самую Германию сделать, а тут какая-то заминка. Не дают нам, саперам, ни лесу, ни тесу, ни бревен - значит, наступление не готовится. Без мостов-то наступать нельзя.

Вышел я на берег реки. Все кусты, овраги осмотрел - никакого подвоза не заметил. "Что такое? - думаю. - Воюем всегда по плану, все у нас продумано, все начальство заранее предвидит. Неужели эта река непредвиденная? Не может этого быть!"

В таком рассуждении вышел я к обрывчику над водой. Смотрю: наши разведчики в маскировочных халатах притаились под берегом и на ту сторону заглядываются. Слышу: рассуждают, что трудно достать "языка". До того немец напуганным стал, никак не подступишься. Окопался окопами, опутался проволоками, залез в бетонные блиндажи, носу не показывает. Всю ночь осветительные ракеты пускает.