Генри Хаггард - Дни моей жизни

Вскоре до нас дошел слух, вероятно, не лишенный оснований, о том, что бой между вторгшимися бурами и прибывшими подкреплениями англичан произойдет у отмели на реке Ингагаан, то есть на территории нашей фермы. Говорили также (и это могло оказаться правдой), что главные силы буров собираются занять мой дом и холм за ним. Это было уже слишком! Мы бросили все, кроме серебряной посуды, и уехали в лагерь под Ньюкаслом, где провели в тревоге несколько дней. Однако буры почему-то так и не перешли в наступление. Это была их единственная ошибка за всю военную кампанию. Я полагаю, что им тогда удалось бы без труда перерезать растянутые в цепочку подкрепления, а затем сравнительно легко овладеть городом Ньюкаслом. Вместо этого они столь же быстро и бесшумно, как явились, отошли к Нэку.

17 февраля в Ньюкасл без потерь вступили английские части, посланные на подкрепление. И тут Колли послал генерала Вуда за новыми подкреплениями и припасами, хотя, по мнению человека непосвященного, подобное поручение легко мог бы выполнить и офицер менее высокого ранга. С согласия обоих генералов было решено не предпринимать наступательных действий до возвращения Вуда.

Если это правда, то соглашение не было соблюдено, ибо в воскресенье, 27 февраля, я услышал отдаленную орудийную канонаду. Все приняли ее за грозу, но я так решительно настаивал на своем, что несколько человек отправились со мной в лагерь выяснить, в чем дело. Проезжая через полный слухов город, мы узнали, что с горы Маунт-Проспект все время поступают телеграфные сообщения. Однако в лагере никто ничего не знал. Офицеры, к которым мы обратились, даже подняли нас на смех. Выходило, что Колли без ведома своей базы предпринял роковой для него маневр.

Я не буду пересказывать здесь страшную историю битвы у Маюбы 39. Полковник Митчелл рассказал мне потом, что происходило в то время в резиденции губернатора в Марицбурге. В кабинет, где я когда-то работал, непрерывно поступали сообщения с Маюбы — сначала о том, что она занята, а затем и о дальнейшем ходе событий. Маюба, так сказать, царила в этом кабинете. Митчелл передавал каждую телеграмму леди Колли, находившейся в другой части здания. Но вот в сообщениях наступил перерыв, после чего пришла телеграмма из двух слов: «Колли убит». И снова молчание…

Полковнику Митчеллу пришло отнести и эту депешу в комнату, где ждала жена Колли. Она сначала наотрез отказалась поверить известию. По словам Митчелла, это были самые страшные минуты в его жизни.

Генерал писал в письме, опубликованном в книге Батлера «Жизнь Колли», что неизменное везение всегда и во всем даже пугало его. И действительно, что может быть трагичнее истории этого человека! Чины и почести так и сыпались на него — фаворита Уолсли. Фортуна наконец предоставила ему величайшую из возможностей, какие открываются перед воином, и вот как он ею воспользовался! В то время говорили, и я с этим согласен, что, если бы Колли подождал, войско буров распалось бы само собой. А если бы и не распалось, то он вскоре получил бы подкрепления и, имея большие силы, одержал бы решительную победу. Колли стал бы одним из величайших полководцев империи, а история Южной Африки пошла бы иным путем, ибо только его разгром привел к восстановлению прежнего положения 40. Но у Колли было сколько угодно своих собственных теорий, а вот терпения не хватало. Впрочем, может быть, его толкал вперед рок.

А теперь я не без облегчения вернусь к собственной биографии, которую легче всего проследить по сохранившимся письмам. В них все ясно и последовательно, нет той туманной неопределенности, что привносит время.

В одном из писем, которые жена послала моей матери из Хиллдропа (оно датировано 7 марта 1881 года), говорится:

«Как вы уже знаете из газет, положение у нас незавидное и с каждым часом становится все более серьезным. Нам сообщили, что войска, стоящие лагерем у Нэка, охвачены паникой из-за целого ряда поражений и в последнем бою, стоившем жизни бедному сэру Джорджу Колли, офицеры с величайшим трудом удержали солдат от бегства. Впрочем, никто этому не удивляется. Уже три раза наших солдат посылали небольшими отрядами на противника, который оказывался вдвое сильнее и расправлялся с ними, словно стая волков со стадом овец. Они же не имели возможности оказать хоть сколько-нибудь активное сопротивление. Хотя буры мятежники, нельзя не восхищаться тем, как они ведут войну. Их отвага и решительность просто замечательны, и они до сих пор не допустили ни одной ошибки. Если добавить, что они прекрасные стрелки, вам придется согласиться, что мы имеем дело отнюдь не со слабым противником, хотя наши офицеры и солдаты сначала этому не верили. Отсюда и эти горестные поражения. Бедный сэр Джордж Колли дорого заплатил за свою неосмотрительность, хотя смерть отнеслась к нему гуманно: ему лучше было погибнуть, мужественно сражаясь во главе своих солдат (как оно и было), чем жить с погубленной репутацией. А она, конечно, была бы погублена, поскольку общественное мнение было настроено против него даже еще до последнего боя.

Несколько слов о нас самих… Ферма процветает. Мы заняты заготовкой сена, лентяя Райдера поднимают каждое утро в шесть часов, и он отправляется косить. Ему это явно пошло на пользу, и вообще после отъезда из Англии здоровье у нас обоих улучшилось. Мы потеряли еще одного страуса, к счастью не особенно хорошего, но остальные птицы чувствует себя, по-видимому, отлично. У некоторых великолепные перья…»

3 мая 1881 года она писала:

«Дорогая матушка! Не знаю, как благодарить вас за любовь и сочувствие, которое все вы проявили в годину наших бедствий. Мы были чрезвычайно удивлены и обрадованы, особенно я, телеграммой от Джека (ее брата, который потом был консулом на Мадагаскаре. — Р.Х.), в которой он сообщил, что прибыл в Кейптаун. А мы уж думали, что он отказался от намерения приехать сюда.

Вас, возможно, не удивило мое письмо отцу, в котором я писала, что мы серьезно обсуждаем вопрос, не покинуть ли нам эту страну. С каждым днем, к сожалению, возможность мира и безопасности в Южной Африке отодвигается все дальше. Боюсь, что в результате пострадают наши материальные дела. Еще недавно мы могли бы легко продать ферму за три тысячи фунтов. Вряд ли нам это удастся теперь… Не могу выразить, как горько будет покидать эти места, но повторяю, возможно, придется это сделать. После двухлетних усилий нам только сейчас стало немного легче, и, если бы не война, наша ферма начала бы процветать и приносить доход. За последнее время мы получали прибыль, которая в пересчете на год составила бы две тысячи фунтов» .

30 июля 1881 года я послал отцу, очевидно, последнее письмо из Южной Африки.