Евгений Стеблов - Против кого дружите?

– Жизнь покажет, кто из нас прав, – сказал он мне вслед.

Перед началом очередного спектакля я вошел в гримерную Андрея Алексеевича:

– Вы слышали? Я ухожу.

– Почему?

– С Хейфицем творчески разошелся. Вы режиссурой не занимаетесь…

– Дурак, – как-то медленно, отстраненно ответил Попов. – Я тебя люблю.

На сцене в тот день мой Юркевич творил бог знает что. В конце спектакля отменил все мизансцены, взял табуретку, встал на нее и сыграл весь финал, не сходя с места. Попов-Карфункель смотрел на меня с озорным восхищением. Мол: «Ишь, что творит!» Он не мешал, понимал, что, взобравшись на постамент, я не только прощался с театром Попова, но и утверждал какую-то свою, еще даже самому себе не ведомую правоту. Он уважал Человека, и не сгонял его с табуретки. Его философ Карфункель действительно владел временем, знал секрет.

Начальник театра, полковник Антонов официально пытался отговорить меня от ухода. Сулил звание и зарплату, но я уже «закусил удила». Впоследствии жизнь расставила все по своим местам. Конфликт не имел продолжения, тем более что носил он характер творческий, по-человечески мы не ругались. И спустя годы президент государства присвоил звание народного артиста России одним указом артисту Евгению Стеблову, режиссерам Леониду Хейфицу и Петру Фоменко. «Там, наверху, режиссеров не очень знают. Так что я звание получил благодаря тебе», – пошутил Леонид Ефимович. А я так думаю, что, может быть, кто-то где-то там чего-то не знает, но Бог все знает, да не скоро скажет. И все устроит. Все к лучшему. Через своих людей.

Я закончил тогда сниматься в «Уроке литературы», ушел из театра и улетел в Крым. Сейчас я думаю – тот уход мой из театра Андрея Попова все-таки был ошибкой, но я не мог тогда поступить иначе. Нервная и физическая истощенность, недостаточное умение распределять силы, попросту говоря отсутствие внутренней гармонии – удаленность от Бога толкали меня к поиску причины не в себе самом, а вовне. К изменению обстоятельств, а не себя. «Охота к перемене мест» казалась единственно правильным выходом. На самом деле то было начало большой маеты, мучительных испытаний на пути к истине. Некоторые перипетии того сюжета души требовали разрешения и отразились затем на бумаге. Сформировались в повесть «Не я».

Сегодня не нравлюсь сам себе. Просто видеть себя не могу. Отвернулся. Облокотился на зачехленный рояль, расстегнул пуговицы над клавиатурой, открыл крышку, попробовал звук. Вязкий и дребезжащий. Заигран, разболтан, расстроен приличный вроде бы инструмент. И я вот тоже не в духе. Но он-то понятно: рожден был концертным, для славы, для блеска – и на тебе, прозябает в заштатном клубе, заставленный стульями, задвинутый в самый угол пустой и холодной сцены, где только и знают, что крутят кино в темноте, как сейчас. А мне-то грех жаловаться на судьбу.

Однако пора, фрагмент заканчивается. И снова стою я лицом к себе, к тому, что там, на экране, – неопытному, давнему, молодому, еще в черно-белом изображении и облика, и души. Только вижу себя как бы вывернутого наизнанку, шиворот-навыворот, в иной плоскости, не так, как зритель видит меня. Оттого, что стою сейчас за экраном и вижу его обратную сторону. Пленка истертая, ролик заезженный. Смотрел его сотни раз. Порой кажется – играю прекрасно, порой – несносно, как вот сейчас. И изменить уже ничего нельзя. Что было, то было. Можно только самому измениться. Впрочем, не следует унывать… Аплодисменты. Мой выход.

– Спасибо! Ну, что же. Теперь я готов ответить на ваши вопросы. Так… Записка первая: «Пожалуйста, расскажите подробнее о себе. Кто ваша жена?» Знаете, на киностудии есть актерский отдел, где на каждого актера заведена учетная карточка. Так вот, обо мне там написано следующее: «Докучаев Сергей Александрович, год рождения 1945, русский, сложение астеническое, рост 178 сантиметров, шатен, глаза голубые, голос баритональный, немного играет на гитаре и фортепиано, спортивных разрядов не имеет».

А жена у меня – красавица. Не правда ли, довольно банальная вырисовывается картина? К сожалению, более подробно о себе ничего сказать не могу. Потому что сам еще не до конца разобрался в этом вопросе.

Так… Следующая записка: «Уважаемый Сергей Александрович! В печати промелькнуло сообщение о том, что вскоре будет опубликована ваша повесть. О чем она, если не секрет?» Да… Вы знаете, я, действительно, как-то по неосторожности сказал об этом в одном интервью, но, честно говоря, так до конца и не уверен, будет ли она опубликована. Боюсь сглазить… все не так просто… О чем моя повесть? Трудно вот так, здесь, в двух словах сказать об этом… О чем моя жизнь? Можно так спросить? Я когда-то надумал и записал, что каждый человек создает вокруг себя психическое, или психологическое, что ли, пространство. Большой человек – большое пространство. У маленького – закоулочек, закуток. Иные притягивают, иные пленяют, иные отталкивают. Некоторые даже очень профессионально занимаются такой работой. Писатели, композиторы, вообще поэты – артисты, художники… Миры заселяют. Мир дарят нам. Кому-то не хватает. Кто-то задыхается. Ну, действительно, некоторые не могут никак без книг или без музыки там, положим… как без рук. А артист – драматический или кинолицедей – пожалуй, чаще других то здесь, то там… Меняет предлагаемые обстоятельства. И вымышленные, и реальные. Много ездит, много играет. Здесь – один я, а там – другой, третий, четвертый, десятый… И все – я. И не я. Не знаю, понравился ли вам мой ответ?

Так… Еще записка: «Скажите, Сергей Александрович, вам не кажется, что вы на себя очень много берете? Воображаете? Все „я“ да „я“, а „я“, между прочим, последняя буква в алфавите. Поскромнее, советую, поскромнее! Лучше расскажите что-нибудь из смешного. Вам это больше идет. Извините, конечно».

– Простите, но я вынуждена вмешаться, – громко прервала пестро одетая женщина с корзиной цветов, поднимаясь на сцену. – А мне в свою очередь, – объявила она, – хочется в заключение поблагодарить уважаемого Сергея Александровича от лица устроителей сегодняшней встречи за интересное и содержательное выступление и вручить ему нашу скромную икебану – эти цветы, любовно выращенные нашими женщинами в нашем подсобном хозяйстве. Огромных вам творческих успехов, Сергей Александрович, и в личной жизни! Не обидитесь? Нет? Не обидитесь? Ну, пожалуйста! Если я назову вас Сережа, по-матерински, и пожму вашу руку? Вот… Вот так… Так держать!

«Да-да, пожалуйста», – подумал я и улыбнулся.

– А мы переходим к следующей страничке нашего устного журнала, – вдруг посуровела пестро одетая, – страница называется «Индийские йоги – кто они?».