Петр Брайко - Партизанский комиссар

Готовились мы к предстоящей, пока еще не ясной нам операции до позднего вечера. Проверяли сани, упряжь, снаряжение, оружие, особенно пулеметы. Хоть зима была уже на исходе - последний день февраля, - но мороз не сдавался: держался в пределах тридцати градусов. И чтобы избежать непредвиденных "отказов" и "задержек", мы решили все оружие протереть насухо: в такой морозище смазка, загустев, иногда подводила. Запаслись мы и едой. Подобрали одежду потеплее, валенки. Ведь нам предстояло чуть ли не сутки находиться на морозе в лесу, где и костер нельзя развести, чтоб не выдать своего присутствия.

И, видимо, догадываясь, что нас ждет нелегкая задача, хозяева, у которых мы жили, сами предлагали партизанам валенки, шерстяные носки и даже кожухи.

Отдохнув несколько часов, после полуночи наш отряд, состоявший тогда из двух взводов (будущих рот), разместился на десяти санях-розвальнях и двинулся через все село в путь, судя по звездам, на север. О том, куда именно мы едем и что конкретно должны делать, командир и комиссар пока не сказали ни слова.

В темном безоблачном небе ярко сверкали звезды. И хотя было полное безветрие, все мы сразу почувствовали, как щеки и уши начал пощипывать мороз. Топот конских копыт и скрип полозьев по накатанной санями дороге казались такими громкими, будто по улице двигалась огромная колонна.

Но вот дорога кончилась, и скрип полозьев затих. Мы ехали уже по снежной целине, слышались только слабый шорох да частое дыхание лошадей.

Впереди была уже различима черная стена леса. Потом эта стена будто растворилась, и мы въехали на просеку. По обеим сторонам ее замелькали, как часовые, темные стволы деревьев.

Вскоре колонна остановилась.

- Ну вот, братцы, мы и приехали! - объявил Кочемазов, подходя вместе с комиссаром отряда Канавцем к нашим саням.

Кочемазов был небольшого роста, худощавый, одетый в обычное гражданское пальто. Только шапка-кубанка да трофейный двенадцатикратный бинокль на груди говорили о том, что это - командир. Комиссар наш, Федор Ермолаевич - крупный, в буденновском шлеме, в длинной армейской шинели и толстых валенках казался по сравнению с командиром гранитной глыбой.

Когда все обступили командира и комиссара, Кочемазов стал отдавать распоряжения, как всегда быстро и энергично, короткими рублеными фразами:

- Начальнику штаба и командирам взводов! Немедленно выставить боевое охранение. Метров на двести. Во все стороны!.. Посты только парные. Менять их через каждый час. Разводить костры и курить запрещаю. Разговаривать только шепотом. Главная задача на данном этапе - не обнаружить себя. Вопросы есть?

- Нет, товарищ капитан, - ответили ему тихо.

К нему партизаны обращались только по званию, в то время как нашего комиссара Канавца все звали по имени-отчеству.

- Можете греться. Мороз градусов тридцать. Советую двигаться... добавил Кочемазов. И сам начал энергично разводить руки в стороны и скрещивать их на груди, будто делал физзарядку.

- А околевать на морозе нам с вами, друзья, никак нельзя! - подхватил Канавец. - Потому что комиссар Руднев лично доверил нашему отряду очень важную задачу!..

В чем именно заключалась эта задача, ни Кочемазов, ни Канавец пока не объясняли. Они только намеками давали понять, что дело предстоит трудное.

Самым тягостным для нас была неизвестность. А в то время в Конотопском отряде еще не было даже настоящей военной топокарты, имелась только единственная туристская карта Сумской области, взятая в одной из сельских школ. Карта находилась у Кочемазова или его начштаба, и мне не удалось на нее взглянуть до выхода в лес. Поэтому я и приблизительно не представлял, где же мы остановились.

Но вот ко мне быстро подошел начальник штаба отряда - плотный, круглолицый и чернобровый лейтенант Абрамов.

- Ну что, лейтенант, займемся охранением? - сказал он приглушенным баском.

Взяв отделение бойцов, мы двинулись, судя по положению Большой Медведицы, строго на восток. Пройдя метров двести, мы обнаружили яму, что-то вроде старого окопа, заметенного снегом. Не сговариваясь, решили: здесь надо оставить парный секрет.

Проинструктировав двух бойцов и назначив одного из них старшим, сообщили им пароль и вернулись к месту расположения отряда. Затем мы свернули вправо и пройдя на север около двухсот пятидесяти метров по просеке, оставили возле двух сосен второй секрет.

Только собрались уходить, как где-то впереди послышалась отдаленная, но интенсивная стрельба.

- Это фрицы со страху палят в темную ночь как в копейку, - заметил мой тезка, смешливый жизнерадостный командир отделения Соколовский. Фашистские гарнизоны любят по ночам стрелять... Для храбрости.

- Нет, дорогой, это не просто стрельба, а настоящий бой. Слышишь?.. Работает сразу, причем с двух сторон, около десятка пулеметов, вслушиваясь, пояснил Абрамов со знанием дела. - Пущены в ход даже минометы! По всему видать, идет серьезная потасовка. Неизвестно только, кто с кем дерется?

- И где? - вырвалось у меня.

- Вот именно... - подтвердил Абрамов. - Скорей всего, где-то около Шалыгино, километрах в шести отсюда.

- Может, это кто-то из наших, - сказал я, с тревогой подумав, не нужна ли им помощь.

- Возможно, - согласился начальник штаба. - Но не переживай: все равно помочь мы с тобой сейчас не сможем: у каждого - своя задача!.. Пошли. А вы тут, - напомнил он двум бойцам, - будьте повнимательнее. Смотрите в оба!

- Есть смотреть в оба! - повторил старший секрета.

...Отдаленный бой продолжался до самого утра. И хотя шел он все время в одном и том же месте и непосредственно нам не угрожал, все мы, вслушиваясь в треск пулеметов, разрывы мин и гранат, невольно думали: кто же там сражается?..

Наконец, когда уже стало светать, наш Федор Ермолаевич сказал, отвечая как бы всем сразу:

- Зачем зря ломать голову? Вот приедет связной из штаба соединения и скажет. Я думаю, там знають!.. - Он, как и Ковпак, часто переходил в разговоре на родной украинский язык.

- Ты прав, комиссар, - согласился с ним Кочемазов. - Ковпак и Руднев знают больше. Но я считаю, что со стороны Шалыгино одного парного секрета днем будет недостаточно. Там надо держать отделение с ручным пулеметом. И выдвинуть его километра на полтора, на самую опушку леса.

- Я согласен, товарищ капитан! - ответил лейтенант Абрамов. И тут же шепнул мне: - Ясно?.. Как только рассветет, сразу выставишь одно отделение.

- Есть, - ответил я.

Однако мысль о том, кто же вел тяжелый ночной бой где-то под Шалыгином, беспокоила нас даже и тогда, когда стрельба уже прекратилась.

Переживания наши были совершенно напрасны: как мы узнали днем, этот бой вели между собой два гитлеровских батальона, потерявшие ориентировку. Причем это взаимоуничтожение двух вражеских батальонов явилось следствием тонкого замысла ковпаковского командования.