Роберт Иванов - Генерал в Белом доме

В «Истории Второй мировой войны» отмечается, что ряд западных авторов стремится «преувеличить значение операций англо-американских войск в Италии, выдать их чуть ли не за открытие второго фронта в Европе и доказать их определяющее влияние на исход боев на советско-германском фронте… Высадка союзников в Сицилии, где в это время находились всего две немецкие дивизии, не создавала никакой угрозы самой Германии и не могла изменить стратегической ситуации на Востоке» [234].

Политическая цель западных союзников заключалась в том, чтобы направить свои вооруженные силы через Италию на Балканы и установить в странах этого региона режимы, подчиненные Англии и США. Оливер Литлтон, один из английских министров того времени, писал позднее, что Черчилль «настойчиво обращал внимание на преимущества, которые могут быть получены, если западные союзники, а не русские, освободят и оккупируют некоторые столицы, такие как Будапешт, Прага, Вена, Варшава, составляющие часть самой основы европейского порядка» [235].

В целом операции союзников в Италии не дали того быстрого военного эффекта, которого ожидали от них ее организаторы и исполнители. «С политической точки зрения кампания породила глубокое недоверие французов и русских к американцам и британцам, и те, и другие хотели открытия второго фронта в северо-западной Франции, и те, и другие очень подозрительно отнеслись к сделке с Дарланом и к переговорам Эйзенхауэра с Бадодьо. Кампания принесла минимальные военные достижения ценой дипломатического провала» [236].

Однако бесспорным положительным итогом операций в Северной Африке и Италии являлось то, что Эйзенхауэр, все западные союзники в канун их главной военной акции в Европе – форсирования Ла-Манша – приобрели столь необходимый опыт крупных военных операций, который не дается никакими военными академиями и штабной работой на самом высоком уровне. Когда в ходе операций союзников на Апеннинском полуострове Италия была выведена из войны, представители западных держав сосредоточили в своих руках всю полноту власти в этой стране. Еще до создания военно-политической комиссии в составе представителей США, Великобритании и СССР западные союзники передали Эйзенхауэру как главнокомандующему Средиземноморским театром военных действий все те функции, которые по предложению Советского правительства должна была бы выполнять эта комиссия [237].

Когда Советское правительство по просьбе Итальянского правительства пошло на обмен представителями правительств с Италией, это вызвало негативную реакцию со стороны США и Англии.

В связи с этим В. М. Молотов 25 марта 1944 г. заявил послу США в СССР А. Гарриману, что «нет оснований, чтобы согласиться с таким толкованием прав и компетенции главнокомандующего на освобожденной территории Италии, смысл которых сводится к неприемлемому для Советского Союза отрицанию права союзного государства устанавливать непосредственные отношения с Итальянским Правительством без санкции главнокомандующего». Руководитель советского внешнеполитического ведомства подчеркивал, что «установление такого контакта не имеет никакого отношения ни к «ведению военных операций в Италии, ни к осуществлению условий перемирия, т. е. к вопросам, относящимся к компетенции главнокомандующего англо-американскими вооруженными силами в Италии или к компетенции Союзной Контрольной Комиссии» [238].

В своей военной и политической деятельности в Италии Эйзенхауэр, так же как и в Северной Африке, первостепенное внимание уделял всему тому, что способствовало укреплению англо-американского сотрудничества. Он проявил незаурядные способности дипломата, умело лавировавшего, когда надо было урегулировать всевозможные споры и конфликты, возникавшие между американскими и английскими военачальниками.

Когда речь шла об укреплении сотрудничества между двумя странами, для Эйзенхауэра не было мелочей. При этом он проявлял исключительную осторожность и осмотрительность. Показательно, что из его штаба за всю итальянскую кампанию не вышло ни одной директивы с грифом «Штаб Эйзенхауэра». На всех документах всегда значилось: «Штаб союзников». Тем самым он подчеркивал союзный характер своей миссии в Италии.

В этой стране произошел случай, который вызвал резкую критику Эйзенхауэра в американской печати. Во время посещения госпиталя генерал Паттон обратил внимание на молодого солдата, который, сидя на койке, понуро опустил голову, обхватив ее руками. Генерал спросил, что привело его в госпиталь. Солдат ответил, что он не ранен и не контужен, а страдает от нервного расстройства. Паттон был взбешен этим ответом и дал солдату пощечину. Выхватив пистолет, генерал стал угрожать, что пристрелит солдата, если тот не вернется в часть. Паттон потребовал, чтобы начальник госпиталя выкинул его из палатки. «Когда Паттон повернулся, чтобы уйти из палатки, он услышал, что солдат рыдает. Подбежав к нему, он снова ударил его, на этот раз с такой силой, что каска сорвалась с подкладки и полетела на пол. Начальник госпиталя встал между Паттоном и солдатом. Паттон стремительно вышел из палатки» [239]. Когда Эйзенхауэру доложили о случившемся, он потребовал, чтобы генерал лично извинился перед солдатом и работниками госпиталя, которые были свидетелями этой неприглядной сцены. Паттон выполнил распоряжение командующего. Правда, после этого он откровенно заявил, что, окажись он снова в таком положении, он поступил бы так же.

Используя свои доверительные отношения с журналистами, Айк просил их не публиковать этих фактов в печати, чтобы не дать пищу геббельсовской пропаганде. Он хотел выгородить своего старого друга, с которым они поддерживали тесные отношения еще со времен Первой мировой войны. В свое время Паттон рекомендовал Эйзенхауэра генералу Коннеру, что сыграло столь важную роль в его военной карьере. Дело приняло серьезный оборот. Если бы поступок Паттона был предан гласности, ему неизбежно пришлось бы оставить службу в вооруженных силах США. Расправа, учиненная Паттоном, была тем более отвратительной, что солдат был послан в госпиталь против его воли, а после выздоровления храбро воевал и был награжден.

Сделав внушение Паттону, Айк пошел на риск и не дал хода делу. Прошло сравнительно немного времени, и один из известных обозревателей все же опубликовал в центральной американской газете всю неприглядную историю, связанную с Паттоном. Эйзенхауэр выглядел в этой ситуации как военачальник, ставящий дружеские отношения с подчиненными выше долга службы. Выдержав резкие нападки прессы, политических и военных деятелей, он не отступил от своего решения. Паттон остался в армии.