Феликс Чуев - Сто сорок бесед с Молотовым

Сколько у Сталина терпения было и на эти вещи! Звонит мне: «Вы там не спите? У вас ведь охраны нет, мы вам чекистов поставили». …Сколько я с ним спорил! Мне бы сейчас с ним поговорить – я тогда мальчишкой был! К сожалению, я вам должен сказать, что здравое мышление у людей приходит все-таки в солидном возрасте.

– Иногда и в таком возрасте не приходит, – отвечает Молотов. Все смеются.

– У меня не хотят печатать то, где говорится о Сталине как о военном теоретике, основоположнике ведения войны в новых условиях, – ведь это было на моих глазах, всю войну я почти каждый день у него бывал, а то и по нескольку раз в день!

Я работал в подольском архиве. Жил там, и мне товарищи дали почитать произведение Москаленко – он тоже там работал. Сколько он грязи вылил на Сталина! А во время войны Москаленко называли «генерал Паника». Сталин говорил, что у него нет лица.

Жуков говорит: «Александр Евгеньевич, мне генерал Паника звонил!»

Вот я вспоминаю встречи, разговоры со Сталиным, сколько раз по тем или иным вопросам – все это мимо ушей! Когда стало вспоминаться? Когда на Сталина стали лить всякую грязь. Я удивляюсь не тому, сколько погибло при нем народу, а как он сумел еще это остановить! Ведь общее настроение было такое, что могли полстраны уничтожить сами своими руками. И думаешь, черт побери, как у нас, в нашей России бывает! Думаешь о прошлых временах, о Петре Первом и видишь: все повторяется. История, по-новому, но повторяется. Не раз я вспоминал, сколько Сталин говорил, что бытие определяет сознание, а сознание отстает от бытия! И думаю: ведь по сути дела, мы должны мыслить коммунистически. А мыслится XVII веком: как бы кого спихнуть!

– Ленин боялся силы денег, – говорит Кванталиани. – Высокое жалованье развращает людей.

– При Сталине тоже жалованье давали, деньги, все, – продолжает Голованов. – Но такого, как сейчас, кто из нас мог подумать, слушайте! В мыслях не было. А сейчас, только занял какой-нибудь пост, скорей строить дачу. Каждый хапает кругом. Ленин, я часто думаю об этом, говорил следующее дело, что ни одна сила Советской власти не подломит, кроме бюрократизма. Но этот бюрократизм, оказывается, порождает целую серию всяких других пороков…

Я дважды звонил Суслову насчет Китая. Нельзя так себя вести со страной, о которой еще Ленин говорил. Надо поправить это дело. Главным виновником после Хрущева я считаю Микояна. Когда сняли Хрущева, Брежнев надеялся, что Микоян поправит, а он на вопрос Чжоу Эньлая ответил, что отношение в ЦК к Китаю прежнее. А он уполномочен был вести переговоры.

Суслов говорил, что Мао Цзэдун написал, чтоб убрали Хрущева из ЦК. «Так ведь наш ЦК это и есть Никита Сергеевич!» – ответил Суслов. Фигура Суслова – мрачнейшая на фоне деятельности нашей партии. Такого хамелеона…

– Суслов был сталинистом… – говорит Молотов.

– И выступал при снятии Хрущева, – добавляю я.

– Внес первым предложение сделать Брежнева Героем Советского Союза

– Вообще политика, говорят, вещь нечистая, – говорит Голованов, – но все-таки порядочность должна быть.

– Это обывательское мнение, что политика нечистая вещь, – возражает Молотов. – Ленин нечистый человек? Он был политиком, и мы не считаем, что он нечисто вел.

– Сталин говорил Светлане, – замечает Евгений Джугашвили, – что политика – грязная вещь.

– Это кухонный разговор, – не соглашается Молотов. – Не мог Сталин так сказать. Занимался всю жизнь политикой, «грязная вещь»…

– Вячеслав Михайлович говорит, Сталин был очень осторожен в словах, – примирительным тоном добавляет Кванталиани.

– Я четыре года там прообщался, – говорит Голованов, – а Вячеслав Михайлович всю жизнь с ним, сорок лет. Сталин, не дрогнув, бровью не поведя, расправлялся со всякими проходимцами и прохвостами, причем без всяких возмущений, вот что интересно. Но к людям он относился, я считаю, очень хорошо.

– Да, – подтверждает Молотов.

– Я много думал, мы с Вячеславом Михайловичем не виделись долго. Сталин умер, потом не виделись, я думал, какую линию займет Молотов, потому что из всех членов Политбюро именно ему, а не кому-нибудь пришлось при Сталине нести всю основную тяжесть на своих плечах. И я должен прямо сказать: неизвестно, что было бы с Вячеславом Михайловичем, если бы Сталин еще пожил.

– Да.

– И надо сказать, что сейчас Вячеслав Михайлович, несмотря на то, что ему пришлось перенести очень серьезные переживания, все-таки в отношении к Сталину объективен, справедлив. Шушукали на ухо, тем более, это шушуканье шло от Берии… Слава богу, что вы все-таки…

– Я ведь неслучайный член партии, – говорит Молотов.

– Я не переживал и сотой доли того, что вы переживали. Сталин умер, меня уже через три дня не было. Меня вызвали, обрабатывали и должности предлагали. Я честный человек, и оговаривать человека, с которым вместе работал…

– В народе ходит разговор, что вы не отдали партбилет и регулярно посылаете взносы… – говорит Джугашвили.

– Нет. Это неправда. Дело не в партбилете. До революции их вообще у нас не было. Потом у Ленина был № 1, у Сталина – № 2, у меня – № 5…

– Я был делегатом на VII Московской партконференции, Егорычев рассказывал нам, как исключали из партии Молотова, – говорит Голованов. – Если бы вы написали, признали, покаялись, вас бы и в партии восстановили! Я вот пишу, в некоторых местах, может, идеализирую, но думаю, что все это на пользу, на пользу молодежи. Вы человек осторожный в определениях, я человек более молодого поколения… Выглядите вы хорошо. Когда вы были Председателем Совета Народных Комиссаров, потом первым замом, министром иностранных дел, у вас всегда был такой желтоватый цвет лица, видно, что человек день и ночь работает. Меня везде спрашивают: как он себя чувствует? Я вам скажу следующее дело: вы сейчас выглядите лучше, чем раньше.

– Я неплохо сплю, ложусь в 11 вечера, читаю на ночь беллетристику, встаю в полседьмого, днем сплю минут 30–40. Мало, но неплохо. Обновляется мозг, переливанье крови…

Дважды гуляю по лесу. В одно и то же время обедаю – в час дня… Остальное время читаю, работаю, конечно.

– Все ждут, когда вы напишете мемуары.

– Мне это неинтересно. Ленин не писал, Сталин не писал…

– Многие считают, что они вышли, – говорит Джугашвили. – Кто-то даже видел, говорят, «30 лет со Сталиным» – название даже знают.

– Почтальон поздравлял меня с выходом книги, даже тираж называют, чушь какая! – хмурился Молотов. – Все видели, кроме меня… «30 лет со Сталиным», хотя я был с ним рядом 41 год… Некоторые детали я уже забыл…

…Спрашиваю:

– Вы лучше помните свои молодые годы, революцию.

– Это обыкновенно для стариков.

– То, что вы кое-что подзабыли, я убедился, когда стал вам рассказывать один случай, – говорит Голованов. – Мы собирались лететь в Тегеран. Я приехал к Сталину на дачу и слышу из прихожей, как Сталин всякими словами ругает Берию. Я вошел. Берия сидит, уши красные, а Сталин говорит: «Посмотрите, товарищ Голованов, ведь у него глаза змеиные! Вон, Вячеслав Михайлович у нас слепой, а Берия пишет мелким бисером и носит пенсне с простыми стеклами!» А вы сидели на подоконнике… Я рассказал вам, а вы говорите: «Я не помню». Я думал, вы шутите.