Бенно Цизер - Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941-1943.

– Солдаты вон там, – воскликнул пораженный Францл, – чертовски далеко впереди нас!

– Что значит впереди нас? – спросил присоединившийся к нам Ковак. – В этой идиотской битве нет четкого фронта или тыла. Вы скоро увидите, что я имею в виду!

Францл напряженно всматривался в направлении спорной территории.

– Сюда что-то приближается. Похоже, что это бронеавтомобиль. Держу пари, что разведка!

Я взял бинокль, который он мне передал.

– Мне кажется, что это немецкая машина.

Она пробиралась к нам по пересеченной местности.

– Как раз то, что нам нужно, – сказал Ковак. – Она поможет нам очистить деревню.

Ковак был прав. Был отдан приказ наступать на деревню, и легкий танк поливал пространство между домами своей скорострельной пушкой и неуклонно ломился вперед, а половина взвода шла за ним. Мы атаковали деревню с обоих флангов. Русские сдались.

Мы осмотрели броневую машину с большим интересом. Она, несомненно, спасла многие жизни. Водитель указал на маленькую коварную сквозную дыру в башне.

– Выстрелом прошило насквозь, – сказал он. – Русское противотанковое ружье.

В тот вечер роте была дана команда разойтись. Подкатил офицерский автомобиль, и наш полковой командир, подполковник со знаками отличия, важно зашагал вперед.

– Смирр-на! – скомандовал Велти. – Равнение – направо! – Он доложил по всей форме.

Командир тепло поблагодарил его и разрешил солдатам стоять вольно. Затем он сообщил нам, что мы ребята что надо и хорошо проявили себя в бою. Он все громогласно и многословно говорил, сбивался и снова, откашлявшись, продолжал свою болтовню. Мы услышали много слов о нашей священной отчизне и о том, что наши жертвы не напрасны.

– Заткнулся бы, – пробормотал Шейх. – Лучше бы кормили как следует!

В этот момент просвистела пуля от винтовочного выстрела, и солдат в первой шеренге согнулся пополам. Все остальные попрыгали в укрытия. Подполковник моментально оказался за броневой машиной.

Его фуражка с серебряным плетением слетела. Он стал осторожно ее подтягивать к себе.

– Посмотри на него, – сказал я Францлу. – И эти ничтожества сегодня нами командуют.

– Ох, оставь этого проходимца в покое. – Францлу было его жаль. – Его лучшие дни миновали.

Вторая пуля со свистом последовала в нашем направлении.

– Оттуда! – закричали несколько человек, указывая на дом, стоявший за дорогой.

«Так-так-так», – открыла огонь скорострельная пушка броневой машины, и трассирующие снаряды пробили насквозь стену дома и прошли через окно. Танк взял на броню пару солдат и двинулся к подозрительному дому. Сержант ругался про себя.

– Тот, кто прочешет это проклятое место, сделает чертову работу.

Санитары внесли раненого в командирскую машину.

– Смотри, как озабочен старик! Можно подумать, что у него совесть нечиста.

Броневая машина прогромыхала обратно. Она сделала работу по очистке территории.

Командир продолжил свою речь:

– Товарищи, вы понесли тяжелые потери, но мы делаем успехи, и скоро русские будут стерты с лица земли навсегда. Дома вами гордятся. Помните об этом и продолжайте выполнять свой долг, как вы делали это до сих пор. Я со своей стороны сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться увольнительных в скором времени для некоторых из вас…

– Ты веришь этому? – ворчливо произнес Ковак. – Я – нет.

Монотонный стук дизельного движка нашего грузовика был настолько привычен, что мы почти перестали его слышать, так же как привыкаешь к тиканью часов. Часто нам приходилось весь день проводить в дороге; казалось, что мы ездим по кругу. Мы перестали об этом думать. Полностью ко всему безразличные, мы тряслись, сидя на скамейках, и желали только все время ехать и ехать вот так: наслаждаясь бездействием и чувством безопасности. На дощатых сиденьях было достаточно места. Тесно становилось лишь когда прибывало пополнение, но после последнего боевого столкновения прошло уже время, и наши ряды опять поредели.

Наши лица обострились и обросли щетиной. Было много схваток; нервы были на пределе. Как только назревал тяжелый бой – а мы предчувствовали его заранее, – обстановка становилась настолько напряженной, что малейшей реплики было достаточно, чтобы вызвать потасовку. Лишь предвкушение редкого затишья на какую-нибудь пару дней приносило облегчение, что-то вроде ощущения предстоящего конца рабочей недели. Когда это случалось, даже избитая шутка вызывала взрыв смеха. Потом мы как-то сразу осознали спаянность друг с другом, даже гордились своим коллективизмом, но такие моменты больше напоминали свет гаснущей свечи, которая вспыхивает, прежде чем совсем погаснуть.

Дело в том, что мы боялись. Среди нас не было ни одного человека, который бы не боялся. И даже когда мы в конце концов к этому привыкли и едва ли уже отдавали себе в этом отчет, этот страх был нашим постоянным кошмаром. Никто не хотел признаваться в том, что происходило у него внутри; никто не хотел выглядеть трусом. Когда чувствуешь себя скверно, просто ругаешься, но никому и в голову не приходило, что, если ругаешься, значит, боишься.

Перед боем, когда повсюду со свистом летает шрапнель, никто не хочет первым поднять голову. Стараешься подождать, пока это сделает кто-нибудь другой, и даже тогда не спешишь; ждешь чего-нибудь, что могло бы не дать заподозрить тебя в том, что ты боишься. Если видишь искалеченного товарища, то обращаешь на это внимание как на случайность, как будто думаешь об этом как о случайности. Делаешь вид, что тебе безразлично. Но это лишь отчаянная попытка обмануть себя.

Но кошмар нельзя было стряхнуть, и он усугублялся с каждым погибшим, с каждым стоном умирающего и с каждой легкой раной, которая способна была развеять иллюзию о твоей неуязвимости. Наши страхи особенно усиливались перед боем, это было хуже, чем в самом бою. Столь же скверно чувствовали себя потом, когда напряжение сменялось полным упадком сил. Единственным противовесом была надежда – хрупкая, безосновательная, подпитываемая слухами надежда на то, что в конце концов мы получим приказ на марш обратно – на возвращение домой…

Грузовики съехались за холмом. Лейтенант Велти приказал роте построиться.

– На закате выступаем. Походная кухня предоставит вам горячее питание, и будет выдан двухдневный паек. Оружие почистить. Командирам взводов проверить неприкосновенный запас. Прежде чем двинемся, вам выдадут дополнительный запас ручных гранат и боеприпасов. И помните, ни при каких условиях не пейте колодезную воду. Большая часть колодцев в этих местах отравлена. Это все. Раз-зойдись!

Мы шли в сумерках около часа, затем была дана команда окапываться. Мы растянулись по широкому фронту со своими саперными лопатками и стали рыть одиночные окопы для укрытия от танков. Как всегда, я работал вместе с Францлом.