Юрий Емельянов - Сталин. На вершине власти

В течение одной недели в феврале 1942 года 120 тысяч американцев японского происхождения были выселены из своих домов (главным образом в Калифорнии) и брошены в лагеря, размещенные в северных штатах страны. Три года люди, вина которых никогда не была доказана, провели за колючей проволокой. Следует учесть, что беззакония, совершенные в отношении 120 тысяч американских граждан, творились в стране, на землю которой не упала ни одна вражеская бомба, не ступил ни один вражеский солдат, а последняя гражданская война отгремела 80 лет назад.

В отличие же от других стран мира, переживших в конце 1930-х – начале 1940-х годов эпидемии массовой паранойи, наша страна находилась в ожидании не только внешнего нападения, но и новой гражданской войны. По этой причине многие советские люди бдительно выискивали тайных агентов капиталистических стран или неразоружившихся классовых врагов.

Поддержка же Сталиным «маленького человека» против партийных верхов также имела свою теневую сторону. Его защита таких активистов, как Николаенко, которая в одиночку выступала против Постышева и других, лишь вдохновила миллионы других «маленьких людей» на разоблачение «тайных врагов». В своих мемуарах Н.С. Хрущев рассказал о том, как в 1937 году был публично оклеветан заместитель начальника областного отдела здравоохранения Медведь: «На партийном собрании какая-то женщина выступает и говорит, указывая пальцем на Медведя: «Я этого человека не знаю, но по его глазам вижу, что он враг народа». Хотя Медведь сумел найти грубоватый, но адекватный ответ, он, по словам Хрущева, подвергался серьезной опасности, так как, если бы он «стал доказывать, что он не верблюд, не враг народа, а честный человек, то навлек бы на себя подозрение. Нашлось бы подтверждение заявлению этой сумасшедшей, сознававшей, однако, что она не несет никакой ответственности за сказанное, а наоборот, будет поощрена. Такая была тогда ужасная обстановка».

Однако неверным было бы считать, что доносы на людей писали лишь психически ненормальные люди. В периоды массовых психопатических эпидемий ненормальность суждений становится характерной для значительной части людей, склонных объяснить любое упущение вредительством, любое отличие во взглядах и общественном поведении – крамолой. Любая необычность в характере человека им может показаться подозрительной и даже враждебной обществу. Вспоминая обстановку 1937 года, авиаконструктор А.С. Яковлев писал: «В те времена неудача в работе, ошибка могла быть расценена как сознательное вредительство. Ярлык «вредитель», а затем «враг народа» мог быть приклеен не только при неудаче, но и просто по подозрению. Волна недоверия и подозрения во вредительстве обрушилась и на отдельных лиц, и на целые организации».

Г.Ф. Байдуков вспоминал, как его коллега Герой Советского Союза летчик Леваневский во время совещания у Сталина неожиданно встал и заявил: «Товарищ Сталин, я хочу сделать заявление». «Заявление?» – спросил Сталин. Леваневский посмотрел на Молотова, который что-то писал в тетрадке. Летчик, видимо, решил, что Вячеслав Михайлович ведет протокол заседания, что вряд ли, но говорить стал в его сторону: «Я хочу официально заявить, что не верю Туполеву, считаю его вредителем. Убежден, что он сознательно делает вредительские самолеты, которые отказывают в самый ответственный момент. На туполевских машинах я больше летать не буду!» Туполев сидел напротив. Ему стало плохо».

Хотя «заявление» Леваневского не было принято тогда во внимание, через некоторое время известный авиаконструктор А. Туполев был арестован.

«Аресты происходили потому, что авиаконструкторы писали доносы друг на друга, каждый восхвалял свой самолет и топил другого», – вспоминал М.М. Громов. Подобные обвинения выдвигали многие люди против своих коллег и в других отраслях науки, техники и промышленного производства.

Под предлогом стремления разоблачить тайного врага сводились счеты с конкурентами, соперниками, опостылевшими знакомыми. Соседи писали доносы друг на друга, а многие давали показания против своей родни. Сотрудник органов безопасности тех лет Рыбин вспоминал: «Осмысливая в разведывательном отделе следственные дела на репрессированных в тридцатые годы, мы пришли к печальному выводу, что в создании этих злосчастных дел участвовали миллионы людей. Психоз буквально охватил всех. Почти каждый усердствовал в поисках врагов народа. Доносами о вражеских происках или пособниках различных разведок люди сами топили друг друга».

Версии заговоров, сфабрикованные еще Ягодой и его коллегами, подхватывались Ежовым и другими новыми сотрудниками НКВД в центре и на местах и дополнялись фантастическими измышлениями миллионов добровольных помощников этого учреждения. Всего через несколько месяцев пребывания на посту наркома внутренних дел Ежов представил Политбюро устрашающую картину страны, опутанной сетями троцкистских «заговоров» и зараженной «шпионскими гнездами». После получения материалов из Берлина, признательных показаний Тухачевского и других, после «заговора членов ЦК» в июне 1937 года такие сообщения воспринимались наверху как заслуживающие доверия. Оценки Ежова положения в стране казались особенно правдоподобными еще и потому, что совпадали с хвастливыми сообщениями Троцкого об успехах троцкистского подполья, которые публиковались в «Бюллетене оппозиции». Заявляя в своей новой книге «Преданная революция», изданной в середине 1937 года, после арестов многих «троцкистов», о том, что в СССР сохранилась мощная сеть «антисталинского подполья», Троцкий умело провоцировал органы безопасности на новые и новые репрессии. Хотя руководители партии имели много возможностей проверить сведения НКВД, они обычно не подвергали их сомнению.

В беседе с Феликсом Чуевым В.М. Молотов вспоминал, как он вместе с Микояном и другими членами Политбюро посетил находившегося в тюрьме Рудзутака. По словам Молотова, Рудзутак «жаловался на чекистов, что они применяют к нему такие методы, которые нетерпимы. Но он никаких показаний не давал». На вопрос Чуева: «Неужели вы не могли заступиться, если вы его хорошо знали?», Молотов ответил: «Нельзя ведь по личным впечатлениям! У нас материалы… На сто процентов я не был уверен… Я же с ним не настолько уж близкий человек был».

Подобным образом вели себя обычно и другие члены Политбюро. Когда Н.С. Хрущев вместе с С. Реденсом проверял тюрьмы в Москве, среди заключенных он встретил директора Центрального парка культуры и отдыха Бетти Глан. Увидев Хрущева, женщина стала жаловаться: «Товарищ Хрущев, ну какой же я враг народа? Я честный человек, я преданный партии человек». В мужском отделении тюрьмы Хрущев встретил секретаря Бауманского райкома Трейваса, который тоже заявил Хрущеву о своей невиновности. По словам Хрущева, на это С. Реденс заметил: «Товарищ Хрущев, они все так. Они все отрицают. Они просто врут». Судя по тому, что Бетти Глан и Трейвас остались в тюрьме, Хрущев согласился с мнением Реденса.