Генрих Сечкин - На грани отчаяния

- Лафа, приличный куш отхватили! - восторженно вырвалось у Калины. - Валим скорей отсюда!

- Погоди! Давай тряпки прихватим! Смотри какие платья! Китайский шелк, в кулак умещается! - сопротивлялся Худяк. - Подороже этих цацек будет. Сека, подставляй мешок.

Из гардероба посыпались в подставленный мной мешок платья, халаты, сарафаны. Через несколько минут, нагруженные тремя мешками, мы были уже на улице. В руках у Худяка болтался и заветный чемоданчик. Вдруг как из-под земли перед нами выросла фигура милиционера.

- Стой! Предъявите документы! - схватился он за кобуру револьвера. Мы остановились как вкопанные. Документов, естественно, ни у кого не было. У меня - по молодости лет, у моих друзей только справки об освобождении, которые в данной ситуации предъявлять было чрезвычайно рискованно. Калина с непринужденным видом не торопясь расстегнул пуговицы пальто и полез правой рукой во внутренний карман пиджака. Милиционер слегка расслабился и перестал расстегивать кобуру. В этот момент Калина, внезапно бросив мешок, левой рукой сорвал с себя ушанку и метнул ее под ноги стража порядка. Тот отпрыгнул в сторону.

- Беги! - крикнул, обращаясь к нам обоим, Калина. - Врассыпную! - добавил он на бегу.

Мы с Худяком не заставили себя долго ждать и, побросав мешки, рванули в разные стороны. Я побежал за Калиной, а Худяк в противоположном направлении. Резкий милицейский свисток прорезал тишину зимней ночи.

- Стой, стрелять буду! - на ходу вытаскивая револьвер и устремляясь за мной и Калиной, проревел милиционер. В воздух грохнул предупредительный выстрел. Мы бежали вдоль по переулку. Я по мостовой, Калина по тротуару.

- Беги ближе к окнам! - на ходу прокричал мне Калина. - Он не будет шмалять по ним! Выстрелы посыпались как горох. На улицах - ни души. Только один какой-то запоздалый прохожий выглянул из подворотни и тут же спрятался обратно. Мы подбегали к перекрестку. Успеть бы завернуть за угол. Калина несся, прижимая левой рукой к себе чемодан, а правой доставая из-за пояса парабеллум. Услышав стрельбу, навстречу кинулись несколько милиционеров, очевидно дежуривших в этом районе. Они также повели беспорядочную стрельбу. В это время справа из проходного двора выскочил Худяк. Непонятно, каким образом он сделал такой крюк. Очевидно, за ним тоже была погоня.

- Куда? - заорал Калина. - Назад!

Но было уже поздно. Грохнул выстрел. Поравнявшийся со мной Худяк будто споткнулся, и прямо в лицо мне плюхнулась теплая жидкость. Калина поднял пистолет и выпустил целую серию пуль в бегущих навстречу. Один из них упал. Остальные стали как вкопанные. Наш преследователь сзади тоже остановился. Воспользовавшись секундным замешательством, мы юркнули налево в переулок. Худяк остался лежать сзади на мостовой. Пробежав два проходных двора, Калина заскочил в третий. Он рассчитал абсолютно верно. Менты наверняка кинутся в первый двор, а мы тем временем успеем уйти. Одного лишь не знал Калина. На месте бывшего сквозного прохода высилась свежевыстроенная стена нового дома. Мы попали в тупик…

Ничего не оставалось, как нырнуть в дверь одного из черных ходов, выходивших во двор. Там мы залезли под лестницу. Калина засунул чемоданчик поглубже и, достав из кармана опасную бритву, протянул ее мне.

- Как только сунутся, режь по шнифтам.

- Я не смогу.

- Сможешь! - резко обрезал Калина, вставляя в парабеллум новую обойму. - Да у тебя вся рожа в крови! На платок, вытрись. Что-то никого нет, - промолвил он через несколько минут. - Надо отваливать. Когда оцепят весь район, нам уже не уйти. Давай вылезаем.

Выбравшсь из-под лестницы, мы выглянули во двор. Тишина. Подойдя к подворотне, осторожно осмотрели переулок. Слева на перекрестке в свете карманных фонарей над лежащим Худяком столпились менты и одинокие прохожие. Справа никого не было. Мы двинулись направо…

Вся «малина» была взбудоражена происшедшим. Прибежал Лева Пассажир.

Вам, ребята, надо временно отваливать из Москвы. Здорово засветились. Да еще легавого пришили! - советовал нам Пассажир. - А чемоданчик там оставили? Надо забрать. Но только осторожно. Если легавые надыбали - будет засада. На «малину» тоже больше не ходите. Тащите ко мне домой. Буду ждать.

На другой день мы с Калиной пошли забирать чемоданчик. Походив часа два по окрестным переулкам и убедившись, что подозрительных лиц поблизости нет, подошли к знакомому двору. Там тоже было чисто. Лишь какой-то мужик стоял в углу и справлял свою нужду. Дождавшись окончания его деятельности, мы зашли с черного хода. Чемоданчик лежал на месте. Не теряя бдительности, вышли из двора и пошли по переулку к площади Пушкина. Там сели на трамвай «Аннушку» и, сойдя у Петровских ворот, пешком добрели до Оружейного переулка. Вот и Левин двор. Угловой подъезд. Не спеша поднимаемся на второй этаж.

- Руки вверх! - Двое с третьего этажа, двое с первого в штатской одежде с револьверами наготове. - К кому идете?

- Да вот зашли по нужде, - ответил Калина. - Приперло, а на улице неудобно.

- Ну раз неудобно, то заходите, - ответил опер, заламывая Калине руки за спину. - Милости просим.

Другой опер закрутил руки мне. Третий в это время открывал Левину дверь, а четвертый настороженно водил револьвером в разные стороны, направляя его то на меня, то на Калину. В коридоре лицом к стене стоял Пассажир. Руки его были скреплены наручниками.

- Заходите, не стесняйтесь! - издевался опер. - Дружка пришли навестить? А в чемоданчике что? О, что здесь делается! - открыл он чемодан. - Нашли на улице, да? А в кармашках что у вас? Ай-ай-ай как нехорошо! Воробьев пострелять собрались? - вытащив у Калины пистолет, укоризненно качал головой опер. Через открытое окно нам было видно, как во двор дома медленно въезжал зеленый «воронок».

По прибытию в отделение милиции меня, Калину и Пассажира рассадили по разным местам. Их - в камеры, меня - за барьер. Примерно через час в дежурку вошел милиционер, лицо которого было очень знакомо. Да, действительно, это оперуполномоченный Набоков, который неоднократно отдавал меня на поруки сначала матери, потом отцу.

- Ваш? - спросил у него дежурный, указывая пальцем в мою сторону.

- Конечно! Старый приятель! - ответил тот. - Навертел дел в своем районе, теперь к вам перебрался. Ну что, Сечкин, сейчас уже не отвертишься. Четырнадцать-то исполнилось тебе?

Я хмуро промолчал.

- Собирайся, поедем в детприемник.

В детприемник мы приехали поздно вечером. Набоков сдал меня дежурному воспитателю, подписал какие-то бумажки и, с усмешкой пожелав мне приятного времяпрепровождения, уехал.

В комнате на четвертом этаже находилось около пятнадцати детей самого различного возраста. Я моментально был окружен со всех сторон любопытствующими физиономиями. Всех интересовали детали моего появления здесь. Наплетя что-то про родителей, живущих в Ташкенте, и про тетю, живущую в Москве, я с удовольствием завалился в чистую постель. Правда, печальные мысли о Калине, Худяке и Пассажире долго не давали мне уснуть. Но в конце концов усталость и переживания сделали свое дело, и я крепко заснул.