Павел Мальков - Записки коменданта Кремля

– Гражданка, – обратился я к барыне, – нам известно, что у вас скрывается Керенский, куда вы его спрятали?

– Александр Федорович?! – всплеснула руками хозяйка. – Ночью? Помилуйте! Да он вообще месяца два не показывался. С тех самых пор, как уехал, как произошел этот ужасный… – она запнулась, – этот, эта… революция.

На лице ее было такое неподдельное изумление, что сомневаться в правдивости ее слов не было никаких оснований. Извинившись за поздний визит, мы покинули квартиру и отправились по второму адресу, на Литейный. Там повторилась примерно такая же история. Пришлось возвращаться в Смольный с пустыми руками.

– Ну, – встретил меня Подвойский, – привез Керенского?

Я удрученно развел руками.

– Что, не нашли? Признаться, я этого ожидал. Данные-то были не очень надежные, однако проверить следовало. Зато теперь мы твердо уверены, что в Петрограде Керенского нет. Так что, Павел Дмитриевич, не расстраивайся, не зря съездил.

Пришлось утешиться разъяснением Николая Ильича, а досада все же оставалась. Куда как было бы хорошо поймать этого мерзавца Керенского!..

А тут прибавилось новое огорчение. Дня через два после неудачи с Керенским мне приказали арестовать группу студентов и гимназистов из буржуйских сынков, затеявших контрреволюционный заговор.

Группка была небольшая, этак с десяток человек – молокососы, белоподкладочники. Направил я на операцию несколько латышских стрелков во главе с заместителем командира отряда, охранявшего Смольный, а сам не поехал. Дело, решил, ерундовое, обойдутся. А получилась сплошная чепуха. То ли адрес товарищам записали не совсем точно, то ли латыши сами что-то напутали, только, найдя дом, где проходило контрреволюционное сборище, и поднявшись на нужный этаж, латыши начали стучать в дверь противоположной квартиры, а не туда, куда следовало.

Из-за запертой двери спросили, что нужно. Не тратя времени на дипломатию, командир группы ответил:

– Отпирай! Как враги народа, вы арестованы.

В ответ загремели выстрелы.

Командир, человек смелый и решительный, недолго думая, кинулся к двери и начал ее высаживать. Ну, его сквозь дверь и подстрелили, как куропатку. Он упал, обливаясь кровью. Ребята оттащили своего командира от злосчастной двери, залегли и открыли огонь из винтовок. Им отвечали из пистолетов. Такая пальба поднялась, настоящее сражение.

Стреляли латыши, стреляли, извели по паре обоим, никакого проку: противник не сдается, а командир истекает кровью. Оставив двух человек на страже, стрелки подхватили своего командира и поспешили в Смольный за подмогой.

Ввалились они ко мне, докладывают, а тут не до доклада. Командир еле дышит. Вызвали мы скорее врача и отправили раненого в госпиталь, потом начали разбираться.

Рассказ латышей удивил меня необычайно. Чтобы студентики и гимназисты, белоручки, маменькины сынки оказали такое сопротивление и устояли против латышских стрелков? Не может такого быть! Что-то тут не так. Надо самому ехать!

Вместе с расстроенными латышами отправились к месту происшествия. Поднялись на третий этаж, где нас ожидали двое стрелком, оставшихся в охране, глянул я на номер квартиры и плюнул с досады. На двери ясно виднелась цифра пятнадцать, студенты же отсиживались в шестнадцатой квартире.

Разбил я свой отряд на две группы: одним велел штурмовать квартиру № 16, а сам с несколькими латышами решил прорваться в пятнадцатую квартиру. Надо же разобраться, что за воинственный народ там засел.

С шестнадцатой квартирой никакой возни не было. Вышибли латыши дверь, а за ней – никого. Обшарили всю квартиру, опять ни души. Заслышав перестрелку, студенты вместе с хозяевами квартиры удрали через черный ход (поймали их только несколько дней спустя).

Пока латыши обыскивали шестнадцатую квартиру, я занялся пятнадцатой. Встал сбоку двери (чтобы шальная пуля не зацепила) и крикнул во весь голос:

– Я комендант Смольного Мальков. Открывай немедленно, никого не тронем. Не то забросаем ваше логово гранатами к чертовой бабушке!..

Прошло около минуты, и дверь чуть приоткрыли, не снимая цепочки. Кто-то пристально посмотрел на меня и сказал в глубину квартиры:

– Не брешет. Верно, Мальков!

Дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий худощавый пожилой человек с пистолетом в одной руке и гранатой в другой. Я его знал. Это был известный тогда в Питере «идейный» анархист, из тех, которые дрались лихо. Выходит, наши латыши вместо студентов нарвались на анархистов, а те, народ отчаянный, услыхали, что их кто-то намеревается арестовать, и, не раздумывая долго, кинулись в драку.

Жертвы были не только с нашей стороны, у анархистов подстрелили одного из вожаков. Насмерть. Наш же командир ничего, выжил. Пролежал в госпитале недели полторы-две, встал на ноги и явился в Смольный. Здоров, говорит, возвращаюсь в строй, а на самом лица нет.

Велел я ему еще с недельку отлежаться, а начпроду приказал усиленно питать его. Сложнее было с одеждой. Его теплая, почти новенькая офицерская шинель на меху была продырявлена пулями и так залита кровью, что никуда не годилась. Ничего взамен у него не было, морозы же стояли лютые.

Надо выручать парня. Пошел я в Ревком, чтобы выпросить денег на покупку новой шинели; куда там, насчет денег и слушать не хотят. Еле уговорил Феликса Эдмундовича. Он меня поддержал и дал указание выдать 300 рублей на покупку новой шинели.

На следующий день после стычки с анархистами в комендатуру Смольного явился один из них, тот, что вчера дверь нам открыл. Волосы до плеч, бородка клинышком, на голове мятая фетровая шляпа, на плечи накинута теплая пелерина – носили тогда такую одежду: пальто не пальто, а что-то вроде широкого балахона без рукавов.

Вошел, сел без приглашения, небрежно развалившись на стуле. В углу рта дымится изжеванная папироса.

– Товарища нашего убили. Так? Хоронить надо по всей форме. Так? Веди к Ленину! Так.

Встал я из-за стола, подошел к нему и как мог спокойно отвечаю.

– Прежде всего сядь прилично, не в кабак пришел. К Ленину я тебя не пущу, не о чем тебе с Лениным разговаривать. Насчет похорон можешь с управляющим делами Совнаркома Бонч-Бруевичем договориться. Только и к Бонч-Бруевнчу я тебя тоже не пущу, пока не бросишь фокусничать.

Он вскипел:

– Что значит фокусничать?

– А то. Вынь сначала бомбы, – я ткнул пальцем во вздувшуюся возле пояса пузырем пелерину, – отдай пистолет, вот тогда я, так и быть, спрошу Бонч-Бруевнча, захочет ли он с тобой разговаривать.

Анархист гулко расхохотался, обнажив гнилые, прокуренные зубы.

– А ты, оказывается, ушлый. Так? Ладно, на тебе бомбы, держи, буду возвращаться от вашего Бонча, возьму. Так! Веди к своему управляющему, Так.