Анатолий Барбакару - Я – шулер

Один:

– Играем честно...

Другой:

– А как это?..

Все. Других случаев таких детских договоров на моем веку не было.

И Дело не в том, что это само собой подразумевается. (Если бы такое имелось в виду, то хотя бы иногда, хотя бы раз на сто игр, на тысячу договор все же был бы озвучен). Дело в том, что умение устоять против этих приемов, этой ловкости включено в понятие игры. Каждый прием имеет контрприем, каждая ловкость – контрловкость. И в этом-то сам смысл игры – переиграть соперника во всех областях. В игре.

Игра – это и умение не дать заманить себя в ловушку, и все обернуть так, чтобы в ловушке оказался заготовивший ее противник. Игра не только раздача карт, шлепанье ими о стол. Она демонстрация ловкости, выдержки, оригинальности ума, знания человеческой натуры, презрения к деньгам. (Да, и презрения. Конечно, без денег игра теряет смысл, но пойди, швырни на стол тысячи, рискни ими... В этот момент деньги презираемы.)

И, за исключением редких экземпляров, не встречал игроков, не готовых воспользоваться случайно подвернувшимися запрещенными возможностями. Например, возможностью увидеть карты соперника. Ведь и эта почти всегда используемая возможность – жульничество. Значит, жулики – все. Но мало на что способные, мало умеющие.

Карты можно сравнить со спортом. Есть любители, есть профессионалы. Разница только в том, что профессионалы все делают лучше. И заслуженно получают за это вознаграждение. Спортсмен, пользующийся оправданием «любитель», как-то неубедителен, жалок... Да и какой любитель не норовит перенять мастерство у профессионалов, не мечтает стать профессионалом? Только не всем дано. И еще, в картах в отличие от спорта есть возможность свое неумение, свою любительщину не признать. Списать на невезение.

«Назвался груздем -...» Никто играть не заставляет, но если сел, играй. Если ты – фраер, лох, то на кого тут сетовать?.. Мне, к примеру, даже грустно, когда человек – лох. За человечество обидно.

Ведь не больной же, не слепой... И не проигрывать садится... Что поделаешь, если соперник окажется ловчее, выше. Кто спорит, конечно, обидно... Выходит, есть еще куда совершенствоваться, стоит поработать над собой. Это всегда полезно.

Так что совесть чаще всего нашего брата не мучает. Хотя и бывают ситуации, за которые по прошествии какого-то времени стыдно бывает.

Занятно, почему ситуации – схожие, а отношение к ним – разное. Некоторые, казалось бы, должны вы-_ зывать бессонницу, а вспоминаются с улыбкой, без зазрения совести.

...Еженедельные на протяжении полугода спектакли с Юркой-газовщиком.

Обыгрывали его на пару с Шуриком. Шурик, разумеется, числился балластом, пахать приходилось одному мне. В преферансе желательны три-четыре игрока.

Газовщик наведывался к Шурику по вечерам пятниц. «Преферанс по пятницам». Мы его уже ждали, но каждый раз делали вид, что удивлены, что я у Шурика в этот момент оказался случайно.

Юрка – пятидесятилетний мужичок с простецким, несколько перекошенным лицом, считал нас юнцами, ничего в жизни не видавшими, в преферанс толком не игравшими и обязанными ценить его готовность преподать нам пару уроков.

Мы ценили. Как не ценить его небольшие, но надежные вливания в бюджет. Эти регулярные поступления на карманные расходы.

Спектакли были отшлифованы, выверены до реплики, до жеста. Юрке они не наскучивали, каждый раз казались захватывающими, полными драматизма.

Вот краткое содержание пьесы...

Юрку впускает в квартиру бабушка Шуры. Он застает нас играющими в шахматы.

Юрка:

– А, пацаны, все развиваетесь!

Мы:

– Здравствуйте, добрый вечер. – С надеждой: – Может, сыграете с нами?

Юрка смотрит на часы:

– Мне бы ваши заботы. – Снисходительно кривит рот, уступает: – Ладно, давайте. Пару партий.

Следуют пять сыгранных партий, требующих некоторого растолкования. Играли мы по странным, принесенным взрослым Юркой правилам. Под каждую партию оставлялся залог – сто рублей. Игра была с «призом», поощряющим активность. Кто первым в партии набирал сорок очков, писал на каждого уйму вистов (единица измерения выигрыша, эквивалентная какой-то ставке). Кто брал приз, тот обычно и выигрывал. Какая бы сумма в партии ни выигрывалась, победивший получал с каждого не больше сторублевого залога. Остаток выигрыша писался в долг. При этом, если выигрывал тот, кто должен, залог он, конечно, не получал.

Так что нам с Шурой следовало спешить, доход зависел от количества сыгранных партий. После каждой партии к кому-нибудь из нас переходила заветная сотня. При этом и долг Юрию, набежавший за все прошлые игры, исчислялся тысячами. Получить даже эти заложенные нами две сотни с него не было ни малейшего шанса.

Продолжение содержания пьесы.

Юрка, в сердцах, при последней раздаче карт в третьей, четвертой и пятой партиях:

– Чтобы я когда-то еще сел!? Целый день пашешь, как начальник лагерной плантации (всегда этот образ), а потом эти триста (четыреста, пятьсот) рублей каким-то ссыкунам-негодяям за один вечер... Надо же, чтобы так не везло. Все!.. Последняя «пуля»! Больше никогда в жизни!..

На этих словах он обычно расчерчивал новый лист, прятал под него очередную сотню. После «никогда в жизни» шел текст-вопрос:

– Кто сдает?

Но спектакль неспроста имел такую чудную посещаемость, неспроста нравился Юрке. У пьесы был хороший конец. Ну и что, что один и тот же?.. Зато счастливый.

Шестую партию выигрывал Юрка. И как выигрывал!

Начиналось с того. Что я привычно набирал тридцать восемь очков. При этом у остальных двух игроков было пусто. Ноль. Невезение невероятное.

Юрка отрабатывал все реплики, как положено: про лагерного карьериста, про нашу юношескую беспечность и связанные с беспечностью отрицательные черты, про фортуну, имеющую слабость именно к этим чертам...

И тут начиналось!.. Фортуна, словно послушавшись, меняла вкус. Юрка начинал набирать очки.

Сначала, пока счет шел до десяти, продолжал еще бурчать, хотя уже и не так самозабвенно. Когда счет был в пределах двадцати, он затихал, становился сосредоточен, весь был занят только игрой. Ближе к тридцати – безуспешно прятал улыбку в ответ уже на мои полные трагизма реплики. Когда счет приближался к сорока, Юрка замирал. Играл затаив дыхание, боясь спугнуть, обидеть неосторожным словом удачу.

Я в этот момент тоже опасался. Чтобы Шурик сдуру не всунулся с какой-нибудь неожиданностью, не помешал Юрке взять приз.

Последнюю, спрятанную под лист сотню Юрка не проигрывал. Но это для него уже не имело значения. Он чувствовал себя, как... Золушка, найденная принцем... Гадкий утенок, испытавший чудо превращения в прекрасного лебедя... Ребенок после воскресного посещения цирка! Ей-богу, я завидовал ему.