Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом

Накануне нашего отъезда 21 апреля, в клуб пришёл подполковник милиции, начальник местного отделения, и сказал, что к ним поступили сведения о том, что в этот день в клубе ожидается погром – фашиствующие скинхеды решили отпраздновать день рождения Гитлера. Появление их в клубе всегда было поводом для беспокойства. И у нас уже были с ним стычки. Поначалу я не придавал значения их присутствию, поскольку не проводил границы между разными тусовками, принимая всех за панков. И надо сказать, что не всегда беспорядки происходившие в клубе были инициированы скинхедами, просто подраться любили все. И «ковбои» делали это чаще других. Со скинхедами у меня было несколько стычек, и когда они приставали к кому-нибудь, демонстрируя силу, я должен был идти на принципы и указывать им на дверь. Пару раз мне даже попадало, и один раз, ввязавшись в драку, мне сломали ребро. Меня расстрогало проявление заботы от таких высоких чинов. Чуть позже приехал полковник, начальник РУВД, и сказал, что они держат руку на пульсе и по первому сигналу тревоги встанут на нашу защиту. Я чуть не прослезился – нас и так редко обходил вниманием этот орган. Однако это действительно был серьезный повод для беспокойства. Весь вечер мы стояли на стрёме, повысив бдительность, но, по счастью, никто не появился. Правда уже под вечер заехала дежурная бригада милиции, простые сержанты, которые видимо не знали о том, что полковник держит руку на пульсе, и как обычно кого-то арестовали, а кому-то для порядку просто съездили в глаз.

Мы благополучно добрались до Берлина на поезде. Правда в Варшаве, когда нам нужно было переехать с одного вокзала на другой, нас арестовали контролеры и слупили огромный штраф. Когда мы приехали к Свете Мюллер, агенту «TaMtAm»'а в Берлине, мы получили известие о том, что клуб закрыт.

Первым импульсом было все бросить и мчать домой. Но я позвонил Лене, и она меня сразу успокоила. Я знал, что она сделает все, что в этой ситуации потребуется, а я всё равно ничего не смогу изменить. И на следующий день мы из Берлина поехали в Гамбург. Мой друг Валера Сорокин, который к этому времени уже несколько лет жил в Берлине, как раз перегонял автомобиль по этому маршруту, он также вписал своего брата Юру, и мы на двух роскошных автомобилях мигом домчали до Бергедорфа, где нас ждали Кирстен с Андреем. Нас как обычно разместили по друзьям. Эдик же сговорился со своим дружком Бумо, который специально к нему приехал из Швейцарии, и они поехали в Гамбург ночевать в сквоте. Вообще Эдик существовал абсолютно независимо от остальных музыкантов группы. И мне с большим трудом удавалось найти к нему доступ. И в этом, наверное, была моя основная ошибка. Я пытался его искать, в то время, как музыканты группы этого не делали и поэтому до сих пор вместе и играли. Эдик был очень наивен и для меня был кристально чистым человеком. У него был период, когда он был очень сильно зависим от наркотиков и совершенно посадил себе печень. Но я никогда не помню, чтобы он был зол или агрессивен. Он исчезал на несколько дней, и я волновался, что он может не придти или опоздает на концерт, но музыканты группы были совершенно спокойны, они знали, что Эдик проявится.

Молодежные центры в Бергедорфе и Бильштедте, где проходили концерты, были не самыми подходящими местами для такого рода музыки. И мы искали возможности выступить в каком-нибудь реальном месте, и Кирстен удалось сговориться с клубом «Stortebecker», в котором «Химера» разогревала канадскую группу «Propaghandi». Не смотря на то, что все пришли на канадцев, «Химеру» очень хорошо принимали.

Мы прекрасно проводили время, и однажды мы катаясь на лодке по реке Билке, мои друзья затеяли возню и перевернули лодку. По счастью было не очень холодно и не так далеко от берега, но я утопил свой фотоаппарат. Наш приятель Ульф притащил багор, и Андрей с Боссом пытались прочесать дно, пока не утопили и этот багор. Я очень любил этот фотоаппарат и очень расстроился – иногда у меня получались интересные снимки, к тому же в нём осталась целая пленка с «Химерой». В этот же день мне надо было ехать в Гамбург на деловую встречу, и вся моя одежда была совершенно мокрая. Ульф нашёл мне сандалии, старые белые расклешенные штаны и какой-то свитер. Я распустил волосы и в таком виде поехал в Гамбург. Было очень смешно я выглядел так двадцать лет назад, когда путешествовал автостопом. Я как будто окунулся в прошлое, тем более в этом удивительном городе можно одеваться как угодно и никто на тебя не обратит никакого внимания.

Пока мы были в Гамбурге, Света Мюллер сговорилась на концерт в сквоте на Линиен штрассе в бывшем Восточном Берлине. Этот квартал почти весь захватили сквоттеры, и он оказался в самом центре объединенного Берлина. Я уже бывал в таких местах, и каждый раз меня восхищало то, как независимо живут эти люди. Я знал, что я принадлежу этому миру, но мой поезд уже проехал эту остановку. Зал находился в наполовину затопленном подвале, и пройти в него можно было только через пролом в стене по автомобильным покрышкам, брошенным в воду. Посреди двора на костре в большом котле готовилась еда. Мои берлинские друзья, которых я пригласил на концерт своей любимой группы, воспользовались разными предлогами и слили. Из всех щелей выползал дикий люд, который постепенно заполнил весь подвал. Самое интересное, что всё-таки пришло много внешней публики и было продано достаточное количество билетов. Сначала играли две классические немецкие группы, и люди расслабленно тусовались, кто-то танцевал. Но когда заиграла «Химера», вдруг все пришло в движение. Появились какие-то люди с факелами и бутылками керосина в руках, которые стали изрыгать огонь. Трехметровые языки пламени носились под потолком и всех обдавало жаром так, что приходилось приседать. Через какое-то время все пространство было заполнено горячими парами керосина и дымом. И когда воздуха не осталось совсем, публика ломанулась наружу. Я тоже сломался и выполз на воздух. В проходах было темно и ничего не было видно. Это был натуральный ад. Но из под земли ещё долго доносились звуки «Химеры». Они вышли последними, когда в зале не осталось ни одного человека. Как выяснилось, таким образом группе было выказано наивысочайшее одобрение. И потом даже заплатили денег. Ничего подобного я ни в каких Америках не видывал.

Когда мы вернулись на Родину, ко мне пришли почти все ребята из нашей команды решать, что делать дальше. Меня все ждали и надеялись, что я что-нибудь придумаю. Но я знал, что все кончено, я не стану бороться за это место, для меня игра закончилась. Хотелось устроить заключительную акцию, во время которой раздать валики и кисти и покрасить стены в салатный цвет, которым они были выкрашены к моменту нашего появления в Молодежном центре, и таким образом стереть матрицу. Но с новыми хозяевами не хотелось вступать ни в какие переговоры, и это естественно не получилось. Саша Кострикин уговаривал нас не забирать вещи, дескать не все ещё потеряно. Он работал в Мэрии и рассчитывал на поддержку Собчака. Но мы всё-таки решили собраться и уехать. Обидчики дали нам на это три дня. Понятно было, что они не станут использовать наш интерьер в своих целях, но мы всё равно купили несколько банок краски, и Лена с Лёшей Михеевым стали закрашивать созданные Лёшей фрески. Это было не легко. Да и для того, чтобы это сделать тщательно, нужна была бочка краски и вообще это огромная работа, которую трудно выполнять только ради принципа. Они сломались, заляпали стены кое-как, и на этом мы закончили. Все скамейки и ноги Комсомолки мы вынесли в садик напротив. А неподъемные железобетонные ноги Матроса мы смогли вытащить только на тротуар перед входом. Я туда больше не ездил, но говорят Матрос исчез на следующий день, видимо он воссоединился со своей половиной, а скамейки растащили по соседним дворам.