Уинстон Черчилль - Мировой кризис

Есть и другая версия «чуда на Висле». Некоторые объясняют это заранее обдуманным планом польского генерального штаба, поддерживаемого суровым маршалом-президентом Пилсудским. Он сознательно отводил войска к Варшаве, подобно Жоффру перед Марной, делая это до тех пор, пока на назрел момент для решительной контратаки. Он дал завоевателям сильно вытянуть свои войска, удалиться от своих резервов, создать себе неправильное представление о несуществующей в действительности слабости польской обороны и затем бросил на них свои армии с уверенностью и мощью Галлиени [58]. Польский штаб был бы рад, что этот исключительно удачный военный маневр произошел на глазах такого компетентного в военном деле человека, каким был генерал Вейган.

Британские наблюдатели думали, что поляки были обязаны своим успехом Вейгану. Но сам Вейган заявлял и публично, и частным образом, что победа всецело одержана польской армией. Читатель может выбрать любое из этих объяснений или же принять и то и другое. По мере того как факты, касающиеся всего происшедшего на Марне, все более и более раскрываются, все более ширится пропасть между ними и их удивительными последствиями. Так же точно и тут: изучение того, что случилось в этой ничтожной борьбе этих плохо организованных, павших духом, истощенных военных частей, заставляет вновь спросить: почему?

Как бы то ни было, все это осталось в прошлом. Опасности, которые я предвидел и которых я боялся, осуществились. Но их последствия были предотвращены. Угроза страшных потерь в результате проявленной нерешительности и вялости была отведена в тот самый момент, когда все уже было готово к ее осуществлению. 12 октября в Риге был подписан мирный договор, который обеспечивал Польше ее независимость и средства к самообороне против нападения оружием или пропаганды со стороны России. Россия же впала в коммунистическое варварство. Многие миллионы людей погибли от войны и гонений и еще большее количество умерло впоследствии от голода. Границы Азии, средневековья придвинулись от Урала до Припятских болот. Но здесь было написано: «Не дальше!» Стоило бы, может быть, подвести итог всей истории интервенции в России. Неудачное вмешательство в дела другой страны считается обычно ошибкой, в силу этого все, что предпринимали союзники после революции и перемирия, подвергалось всеобщему осуждению. Но союзники принуждены были вмешаться в дела России после большевистской революции для того, чтобы победить в великой войне. Ни в конце 1917 г., ни в большей части 1918 г. у них не было основания рассчитывать на крах Германии на западе. Даже в сентябре благоразумие еще требовало ждать отступления германцев к Маасу или Рейну. Нервы каждого были натянуты до последней степени в ожидании и подготовке грандиозной кампании в 1919 г. При таких обстоятельствах было бы преступной небрежностью не сделать попыток восстановить антигерманский фронт на востоке и тем лишить центральные державы богатых запасов продовольствия и топлива, находившихся в России. Таким образом, союзники оказались вынужденными помочь национальным русским правительствам и русским военным силам, боровшимся против большевиков и заявлявшим, что они верны первоначальным целям войны.

В течение великой войны было сделано слишком мало для того, чтобы достигнуть каких-нибудь ощутительных результатов в России. А между тем всякое мало-мальски реальное усилие японцев или Соединенных Штатов, сделанное ими даже при помощи таких войск, которые никогда не бывали на полях сражений, достигло бы в 1918 г. несомненного успеха. Тех чужеземных войск, какие вошли в Россию, было вполне достаточно, чтобы навлечь на союзников все те упреки, какие обычно предъявляли к интервенции, но недостаточно для того, чтобы сокрушить хрупкое здание советского режима. Когда мы узнаем об изумительных подвигах чешского армейского корпуса, становится ясным, что решительные усилия сравнительно небольшого числа верных американских или японских войск дали бы возможность соединенным русским и союзным войскам занять Москву еще до гибели Германии. Несогласованная политика и противоречия между союзниками, недоверие американцев по отношению к японцам и личное нежелание президента Вильсона сделали то, что вмешательство союзников в дела России во время войны остановилось на таком пункте, на котором оно приносило наибольший вред, не получая никакой выгоды [59]. В результате во время перемирия русские операции не были закончены, а союзники были замешаны в незначительных военных Действиях в различных частях России. Бок о бок с ними, завися от них более в моральном отношении, чем в материальном, находились лояльные по отношению к союзникам русские организации. Если бы война продолжалась в 1919 г., то военная интервенция, все возраставшая в своей силе и численности, безусловно, достигла бы успеха. Перемирие явилось смертельным приговором для русского национального дела. До тех пор, пока это дело было сплетено с мировой задачей, которую взялись разрешить 27 держав, воевавших с Германией, победа была обеспечена. Но когда великая война внезапно кончилась и победители поспешили к себе, чтобы заниматься собственными делами, и каждое правительство пало жертвой послевоенной усталости, то та волна, которая могла бы вынести русских далеко вперед, быстро отступила и оставила русских в одиночестве. Тем не менее оставался, может быть, еще один шанс на то, что русские национальные силы сами смогут спасти себя и свою страну. Но этот шанс никогда не был надежным. «Армии Колчака и Деникина, – сказал как-то Фош с большой проницательностью, – не могут долго просуществовать потому, что за их спиной нет гражданских правительств». Было бы неправильно, – если бы это оказалось даже возможным, – после войны пользоваться в России британскими, французскими и американскими войсками. Те войска, какие там еще оставались, должны были быть отозваны как можно скорее. Интервенция после перемирия могла проявляться только в посылке денег, продовольствия, вооружения, в командировке в Россию технических инструкторов, а затем, главное – в моральной поддержке и согласованной дипломатии. Но даже эти, столь ограниченные ресурсы могли представлять значительный шанс на успех при условии, если бы они были искусно и вовремя применены. А вместо этого эти ресурсы были растрачены по мелочам в силу противоречивых мнений тех, кто их направлял, и их несогласованных действий. Дуализм в политике, о котором уже говорилось раньше, оказался фатальным для успеха как мирных, так и военных планов. Нужно было одно из двух: или все время неуклонно помогать антибольшевистским силам, окружавшим кольцом Советскую Россию, или заключить с большевиками такой мир, которым обеспечивалась бы известная свобода и возможность существования тех лояльных русских, которые сражались вместе с союзниками и с которыми мы были связаны узами нравственного долга. Но ни та, ни другая политика серьезно не проводилась. Вялые усилия заключить мир с большевиками сопровождались такими же вялыми попытками вести с ними войну. Борьба продолжалась, таким образом, без всяких реальных видов на мир или на победу. Успехи русских националистов, хотя и недостаточные, превосходили однако то, чего ожидали от них союзные политические деятели и генералы. Но лишенные моральной поддержки в мировом масштабе и разделенные несоответствием в национальных стремлениях с пограничными государствами, с Польшей и с Румынией, русские националисты терпели поражение и погибали один за другим.