Уинстон Черчилль - Мировой кризис

Я объяснил, какую роль мне пришлось играть во всех этих событиях. Я не нес ответственности ни за самую идею интервенции, ни за те соглашения и обязательства, какие были с ней связаны. Равным образом и не мне было решать, должна ли была продолжаться интервенция после перемирия или нет. Мой долг заключался в том, чтобы, занимая подчиненное и в то же время очень ответственное положение, стараться как можно лучше выполнить обязательства, принятые на себя Великобританией, и защищать по мере возможности тех, кто скомпрометировал себя участием в общем деле России и союзников. Мне отрадно думать, что моя страна лучше других исполнила свои обязательства по отношению к русским товарищам в борьбе, оказавшимся в столь злосчастном положении. Как бы ни была тяжела история архангельской и мурманской экспедиций, мы можем утверждать, что мы закончили ее, не обнаружив слабости, не наложив на себя позора. В Сибири наша роль была вообще незначительной, но Деникину мы оказали очень существенную поддержку. Мы дали ему средства для вооружения и снаряжения почти четверти миллиона людей. Стоимость этих средств исчислялась в 100 млн. фунтов стерлингов, но эта цифра абсурдна. В действительности расходы, не считая военного снаряжения, не превышали и десятой доли этой суммы. Военное снаряжение, хотя и стоило дорого, составляло часть расходов великой войны; оно не могло быть продано, и учесть его точную стоимость невозможно. Если бы это снаряжение осталось у нас на руках до тех пор, пока оно не сгнило бы, мы бы только терпели лишние расходы по хранению. Хотя интервенцию и постигла неудача, но наша настойчивость внесла собою нечто положительное, во-первых, в моральном отношении: мы во всяком случае можем сказать, что русские войска, лояльные по отношению к союзникам, не были оставлены без средств самообороны. Им дано было оружие, при помощи которого они могли бы безусловно добиться победы, если бы это были люди более высоких духовных качеств и если бы они лучше знали свое дело и свой народ. Тут опять подвиги чехов служат показателем того, что можно было достигнуть в то время в России. Во всяком случае нельзя сказать, что русские националисты погибли от недостатка оружия. Не недостаток в материальных средствах, а отсутствие духа товарищества, силы воли и стойкости привело их к поражению. Храбрость и преданность делу горели в отдельных личностях; в жестокости никогда не было недостатка, но тех качеств, какие дают возможность десяткам тысяч людей, соединившись воедино, действовать для достижения одной общей цели, совершенно не было среди этих обломков царской империи. Железные отряды, действующие при Морстон-Муре, гренадеры, сопровождавшие Наполеона в его походе ста дней, краснорубашечники Гарибальди и чернорубашечники Муссолини были проникнуты совершенно различными моральными и умственными устремлениями… Но все они горели огнем. У русских же мы видим одни только искры.

Но интервенция дала еще и другой более практический результат: большевики в продолжение всего 1919 г. были поглощены этими столкновениями с Колчаком и Деникиным, и вся их энергия была, таким образом, направлена на внутреннюю борьбу. В силу этого все новые государства, лежащие вдоль западной границы России, получили передышку неоценимого значения. Колчак и Деникин и ближайшие сподвижники убиты или рассеяны. В России началась суровая, бесконечная зима нечеловеческих доктрин и сверхчеловеческой жестокости, а тем временем Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и, главным образом, Польша, могли в течение 1919 г. организовываться в цивилизованные государства и создать сильные патриотически настроенные армии. К концу 1920 г. был образован «санитарный кордон» из живых национальных организаций, сильных и здоровых, который охраняет Европу от большевистской заразы; эти организации враждебны большевизму и застрахованы от заражения им благодаря своему опыту, а одновременно начало возникать среди социалистов Франции, Великобритании и Италии то разочарование, которое постепенно дошло до отвращения, наблюдаемого в наши дни.

Самосохранение. – Меняющиеся взгляды. – Ирландцы в Вестминстере. – Ирландия в начале войны. – Вопрос о воинской повинности. – Шин-фейнеры. – Их добросердечный бойкот. – Начало ирландских беспорядков. – Новый билль о гомруле. – Его решающее значение. – Black and Tans [60]. – Военная точка зрения. – Разрушенные репрессалии. – Позиция премьер-министра. – Разногласия в кабинете министров. – Беседа Крэйга с де-Валерой. – Отчет сэра Невиля Макреди. – Королевская речь в Ольстере. – Отклик. – Серьезное решение. – Перемирие. – Затянувшиеся переговоры. – В ирландском национальном собрании. – Ирландская конференция. – Напряженное положение в унионистской партии. – Политическое напряжение. – Отставка недопустима. – Острая ненависть. – Ультиматум. – Соглашение подписано. – Ллойд-Джордж и Ирландия.

Человеческие общества, как и все живые организмы, руководятся инстинктом самосохранения. Каждое поколение доказывает этот принцип моральными, логическими или сантиментальными аргументами, которые приобретают впоследствии авторитет установленной доктрины. Детей обучают догмам, которые считались полезными их родителями и которые, вероятно, были действительно полезны в то время. Поэтому верования продолжают существовать и после того, как нужда в них миновала. Хотя это и не всегда бросается в глаза, тем не менее, мы, в сущности, в любой период нашей жизни продолжаем верить в то оружие и те уроки, которые дала нам какая-либо прошлая война. Но наши потребности непрерывно меняются, причем меняются как темп их развития, так и размах их колебаний. Время от времени необходим удар извне, чтобы заставить нас пересмотреть наш опыт и установить новые соотношения вещей.

Отношения между Британией и Ирландией складывались в те столетия, когда независимость враждебной Ирландии угрожала самой жизни Британии. Всякий политический шаг, всякая перемена политики, всякая форма гнета, к которым прибегала более сильная островная держава, объяснялись именно этим основным фактом. Но в XX столетии эта угроза уже перестала быть реальной. Когда Британия с ее двенадцатью миллионами населения была зажата в тиски между Францией, имевшей двадцать миллионов жителей и являвшейся в течение тысячи лет наследственным врагом и возможным завоевателем, и враждебной Ирландией с ее семью миллионами населения, опасения этих двенадцати миллионов покажутся нам извинительными, и мы поймем принимавшиеся ими меры. Но ситуация совершенно изменилась, когда Францию далеко перегнала ее вековая соперница Германия, когда население Ирландии сократилось до четырех с четвертью миллионов (без Ольстера до трех) и когда население Британии, не считая ее колониальных владений, достигло сорока трех миллионов.