Александр Бородин - Критические статьи

Когда я сказал, что очень рад случаю слышать «Dance macabre», которая, по моему мнению, самая сильная вещь из всего репертуара для фортепиано с оркестром — по новизне идеи и формы, красоте, глубине и силе темы, оригинальности инструментовки, глубоко религиозному и мистическому настроению, яркому средневековому церковному колориту, — Лист оживился еще более. «Да! Вот видите, вам, русским, такая вещь нравится, а вот, подите, здесь ее не гутируют. Ее давали в Германии раз пять или шесть, и, несмотря на прекрасное исполнение, она каждый раз проваливалась самым положительным образом. Я сколько раз просил Риделя пустить ее на программы концертов Общества, но он все побаивался — не решался. И нынче, на первой репетиции оркестр был ужасно озадачен этою вещью и только впоследствии немножко попривык к ней. Если вы ее любите, то на этот раз останетесь довольны: Марта Ремерт, — вы ее знаете? Нет? Это молодая, но сильная пианистка — Марта Ремерт, говорю я, прекрасно играет эту вещь. Вот, сами послушаете— увидите, что я правду сказал». Насчет предстоявшей исполняться «Krönungsmesse» [101] «Коронационная месса» (нем.). Лист вдруг начал как-то пренебрежительно шамкать себе под нос: «Да, ну конечно... тут и Krönung и Messe... нужно было... нужен и König и Gott [102] Король и бог (нем.). . Ну, я и хотел было дать 1-й нумер, где и то и другое, и достаточно было бы... ну, а тут хотели всю непременно, ну и будет немножко длинно». По поводу «Антара» Лист сказал, что на первых репетициях музыкантам многое показалось смутным, ну а потом, когда на следующих репетициях поразобрались немножко, то прежде всего вошли во вкус мастерской инструментовки, оценили ее по достоинству и тогда играли с большим интересом. «Вы знаете, у нас в Германии ведь туговато, не вдруг понимают музыку. Вот поэтому-то и необходимо давать такие вещи, как „Антар“ de mr. Rimsky, и в возможно хорошем исполнении»...

Пока мы болтали, туалет его был кончен и как раз вовремя: не успел Спиридон Лазаревич подвязать мейстеру какую-то католическую салфеточку, черную с белыми каемочками, и натянуть долгополый черный сюртук, как доложили о прибытии ожидаемых посетителей. На пороге появился один из представителей города Магдебурга, исправляющий должность воинского начальника,— свитский майор Ф. Клейн, в прусской артиллерийской форме, с бархатным черным воротником с красными кантами, серебряными погонами из жгутов, разбегающимися кверху двумя рядами гладких, плоских, золотых пуговиц, в туго натянутых замшевых перчатках, припомаженный, приглаженный, с подстриженными, выхоленными бакенбардами. Пожелав Листу доброго утра на немецко-французском наречии, майор оповестил, что экипаж к услугам мейстера, ибо скоро пора и на репетицию. Лист представил нас друг другу, и так как оказалось, что у меня еще не было билетов и собственных программ для концертов и что все это надобно было получить в бюро Общества, напротив отеля, — через улицу, в помещении станции железной дороги, майор любезно вызвался проводить меня в бюро и мы — как есть, не надевая ничего — перешли улицу и пришли в бюро. Здесь с немецкою аккуратностью и определительностью, за длинным прилавком или столом, покрытым белою бумагою, на карточках обозначены были все функции членов бюро; по предъявлении моего членского билета мне немедленно выданы были: красная брошюрка программ и билеты на все концерты, кроме последнего, который должен иметь место в театре и билеты на который выданы будут накануне в том же бюро. Когда мы с майором воротились, Лист был уже внизу у выходных дверей в сопровождении... [103] Под отточием здесь и далее подразумевается пропуск в автографе.

Мы сели вчетвером в крытую коляску, Лист против Гилле, майор против меня, сидевшего рядом с Гилле на передней скамейке. Гилле имел при себе партитуру «Krönungsmesse». В Johanneskirche, где происходила репетиция, были приготовлены места, ряды стульев, против органа (спиною к алтарю) для почетных гостей, администрации концертов, бюро Общества. Против них (лицом к алтарю и спиной к органу) сидела публика, которой — несмотря на то, что репетиции, собственно, не публичные — было немало. Когда мы вошли, вся публика встала перед Листом, произошло общее движение. Лист раскланялся, сел во втором ряду между майором и Лессманом (преподавателем музыки в шарлоттенбургской гимназии и редактором...) и автором романсов, имеющих быть исполненными в концерте...

Меня и Гилле Лист посадил в первый ряд перед собою, чтобы мы могли следить по партитуре (и на случай она была у него под руками). Первая пьеса была уже сыграна (симфония для органа с оркестром). Началась репетиция «Krönungsmesse». На хорах, у органа помещалась громадная масса оркестра и хора. Солистки были без шляп; хористки — в шляпах, большею частью соломенных. Лист слушал, по временам закрыв глаза и опустив голову; по временам чмокая губами и бормоча про себя замечания или перекидываясь ими с нами, комментируя разные частности вещи или исполнения. Когда дело дошло до «Graduale», Лист перегнулся ко мне, сказал: «В других мессах этой части не бывает, но в коронационной она обязательна». Или: «Эти

кварты —характерная черта венгерской музыки» [104] Месса написана по случаю коронования австрийского императора апостолическою венгерской короной как короля Венгрии.— Примеч. А. П. Бородина. .

Большинство же замечаний Листа отличались его обыкновенным добродушием и юмором. Только когда дело дошло до... он начал твердить: «Ce n’est pas ça!» [105] Это не так! (франц.). , сделался серьезным, наконец не вытерпел, вскочил и поплелся сам на хоры. Он прихрамывал, так как незадолго перед этим свернул себе ногу и чувствовал еще порядочную боль. Опираясь на майора, старик, однако, бодро лупил вперед, и наконец седая голова его показалась у дирижерского пюпитра; он толковал с... и с музыкантами, заставил повторить неладно сыгранное место в... и когда виолончели и басы стали делать свое pizz. не вместе с аккордом, a 1/ 8позже, как написано у Листа, старик успокоился и поплелся назад. После «Krönungsmesse» должна была идти оратория капельмейстера из Гааги, Николаи, пресловутый «Bonifacius», недавно исполнявшийся в Кельне и составлявший антипатию Листа (как я уже говорил выше). Сначала острили насчет этого Bonifacius’a, и кто-то, чуть ли не Лессман, сказал, что это не Boni, a Malefacius [106] Bonifacius — делающий добро, Malefacius — злодей (лат.). . Гилле, закадычный друг (с 1840 года) Листа, ярый и восторженный поклонник новой музыки, торопыга, горячка, по невоздержанности, бесцеремонности и резкости замечаний напоминающий В. В. Стасова, нагнулся ко мне и сказал: «Ну, вам предстоит теперь наслаждение! Это черт знает что за канитель! Всю душу вытянет! Теперь еще они, слава богу, выпускают дуэт один; я его слышать не мог равнодушно — тянется точь-в-точь ленточная глиста, когда ее выгоняют. И на кой дьявол бюро церемонится, соблюдает политику какую-то и допускает исполнение таких вещей. Нехорошо! Не надо! Пусть их ругаются, дуются — плевать! Не надо, и только! Что за церемонии, что за осмотрительность! В деле искусства надо прежде всего последовательность — нехорошо! — Не годится! Я всегда бранюсь за это с своими собратьями» (Гилле — член бюро).