Александр Лурье - В ожидании расцвета, или «Апокалипсис – сегодня!»

Одна из типических черт вернувшегося в Россию средневековья — тяга к эсхатологическим рассуждениям. Не будет преувеличением сказать, что большая часть современной российской словесности (а в фантастике — так едва ли не все 100 %) посвящена Апокалипсису. Такой силы оказался зов времени, такой мощи социальный заказ, что откликнулись все как один. Почти так же, как в свое время на товарища Сталина, а впоследствии на строительство светлого будущего.

Такой внезапный поворот «все сразу» на 1/6 части света не случаен. В минуты опасности любой организм, в том числе и социальный, в первую очередь обращается не к мозгу (цивилизации, культуре и т. п.), а к инстинктам — выбрасывает адреналин в кровь, раздувает ноздри, бьет хвостом и так далее… Реакция безусловная, но от того не более уместная и оправданная. Особенно если принять в расчет, что реальной внешней угрозы для организма нет, а с внутренней болезнью напружиниванием хвоста не борются. Немалое мастерство необходимо в том, чтобы убедить себя, что страдаешь, мол, не от шизофрении и паранойи, а от распыленной злобными врагами мышиной хворобы. То есть — дело не в тебе, а в них, проклятущих, и не самому лечиться надо, а их вразумлять. Причем болезнь зашла так далеко, что никакого другого лекарства, кроме как массированного приема Апокалипсиса — внутрь и наружно — не остается.

Наиболее ярко и концентрированно соображения об особенностях национального апокалипсиса представлены в трудах А. Дугина. В некоторых местах, где рассуждения не переходят безвозвратно зыбкую грань безумия, мне лично стало ясно, что демократия, увы, не абсолютна. Не стоит умирать за право дать высказаться беспощадному врагу, пусть даже такому эрудированному и просвещенному, как А. Дугин. Буде у него возможность, он не будет вступать в пустопорожние дискуссии, а сотрет оппонента так же бесстрастно и уверенно, как вытирают влажной губкой доску после лекции.

На основании чего сделаны такие выводы? Попытаюсь вкратце и в силу своих способностей и понимания восстановить ход рассуждений г-на Дугина. Итак, история циклична — мир был сотворен в результате сакрального акта; момент творения — пик могущества духовных сил, затем происходит лишь ослабление их благотворного влияния и неуклонное нисхождение во мрак опрощения, профанации. Процесс естественный, но можно его замедлить очередным сакральным актом.

Рождение христианства было опять же актом сакрального творения. Раскол же его на западное католичество и восточное православие был вызван не столько политическими или экономическими причинами, а наступлением профанации, выразившейся в частности, в том, что западная церковь отвергла идею симфонии властей, при которой кесарь защищает и насаждает православие, церковь молится за кесаря, а народ несет в себе Бога. Впрочем, процессы опрощения не миновали и Византию. После подписания унии 1453 г. вся благодать с нее сошла и неудивительно, что именно поэтому империя рухнула под натиском османов.

Единственным православным, т. е. истинно-христианским государством, противостоящим приходу Антихриста и наступлению Апокалипсиса, осталась Русь. Она исторически наследовала миссию Византии, Москва стала Третьим и Последним Римом, а нелегкая ноша перешла к русскому народу. Впрочем, мучиться ему по всем расчетам оставалось недолго — всего лишь до 1666 г., когда как это совершенно ясно, должен был явиться Антихрист и довершить дело профанации. И действительно, русский церковный раскол, начавшийся в начале 17-го века, в 1666 г. принял окончательную форму — церковь была подчинена государству, исконное благочестие рухнуло в тартарары и Антихрист явился. С тех пор и «есть-пошел» российский Апокалипсис.

Лишившись симфонии властей, народ-богоносец пытался самореализоваться по всякому: то империю строил, то звал за собой в даль светлую. И то, и другое с одинаковым успехом. Полностью растленный и профанический Запад в очередной раз не захотел спасаться по русскому рецепту, хоть ты плачь! Так и остался загнивать в своем презренном материалистическом прагматизме, в отличие от России, коя издревле одним духом жива! А темные силы профанизма плетут против нее свои гнусные заговоры, чтобы извести Россию. И никакой мир невозможен.

Это если с сакральной точки зрения посмотреть. А если с геополитической — то тоже самое выходит. Россия воплощает в себе теллурическую традицию, силу Земли, Бегемота против коварных и изменчивых сил моря, Левиафана. И здесь — как и в сакральной сфере — борьба не на жизнь, а на смерть. Или одолеет жуткий монстр мондиализма, который несет с собой (не подумайте — не голод, болезни и нищету!) утрату национального достоинства и своеобразия и будет ну просто о-очень плохо. Или же верх возьмет Сакральное духовное предназначение России и тогда — само собой разумеется — всем в обязательном порядке станет ну просто о-очень хорошо.

И если темные силы как сакрального, так и геополитического плана готовят глобальное торжество профанизма-мондиализма, Россия, следовательно, должна готовить конгруэнтный ответ. То есть, если темные силы призывают «слепых флейтистов Азатота», хаос и беспорядок, то им будет противопоставлена «консервативная революция», неудержимое возвращение к сакральным корням цивилизации. Одним словом, мир неуклонно двигается к своему концу, Апокалипсис неизбежен. Потому не стоит ждать, пока кто-нибудь организует Апокалипсис, а обустроим его самостоятельно, с самыми наилучшими, как водится, намерениями. Благо и возможности для этого, в том числе и военные, сохранились… Такое совпадение сакрального и геополитического планов неудивительно — у фальшивой монеты всегда два орла.

Цикличность истории, прокламируемая Дугиным, не столько отрицает идею прогресса, или, точнее говоря развития, сколько пропагандирует регресс и стагнацию. Жесткая дихотомия между Добром и Злом, сакральным и профаническим, Бегемотом и Левиафаном обуславливает не диалог и компромисс, а лишь смертный бой без победителей. Сакральное, традиционное сознание непредставимо без образа смертельного и равновеликого врага, с которым невозможно ужиться и можно лишь уничтожить, пусть даже ценой собственной жизни.

Мне в принципе не близок лозунг «Погибай душа моя с филистимлянами!». Особенно, если кто-нибудь с перепою назначает меня в филистимляне, а себя в Самсоны и посему готов даже пожертвовать на мое уничтожение и собственную душу. Прочитав Дугина, я убедился, что никакого диалога — с человеком ли, с обществом ли, отрицающими постулат «Живи сам и давай жить другим» — нет и не может быть. Скорее всего, я просто до мозга костей атлантист и талассократ и всякого, кто убежден, что «знает как надо» и потому имеет право вмешиваться в мою жизнь с той или иной навязчивой проповедью, буду встречать на границе владений с ружьем, заряженным картечью. Если, кто решился назначить себя бешеной собакой, дело его. Но он должен принять в расчет, что с бешеными собаками не дискутируют, им не предоставляют трибун и права слова, их сторонятся, а по возможности — отстреливают.