Андрей Рудалёв - Письмена нового времени

Период великой русской литературы кончился тогда, когда прошел этап десакрализации искусства, оно превратилось в банальное ремесло, которому можно обучиться, а уж потом экспериментировать своими «дарованиями», выпячивать свою непохожесть и инаковость. И действительно, что еще остается, когда пропадает тайна, когда писание — лишь набор механических действием, подкрепленных какими то знаниями и навыками?..

Так что же, в конце концов, делать? Или как у Василия Розанова: чистить ягоды и варить варенье, а если зима пить чай с этим вареньем… Но только вот видимо, чайком со сладостными дарами мы еще не скоро побалуемся. Да и рецепт варенья у каждого собственный, в любимцах ягоды у каждого свои. У кого-то аллергия, у кого-то изжога, кто-то просто не любит сладкого. Но и отказываться от варенья ох как не хочется…

Р.S. Необходимость создания экспертного совета постулирует недавно созданный Гражданский форум литераторов — живая внеидеологическая внекастовая форма далеко не только внутрицехового общения.

Энергичная статья Валерии Пустовой “Пораженцы и преображенцы. О двух актуальных взглядах на реализм” вызвала разные отклики. И все чаще, знакомясь с ними, чувствуешь, что их авторы почувствовали себя во многом уязвленными. Дело здесь не в личных обидах. Сама жанровая форма показалась непривычно смелой — еще бы, манифест! Допустим ли он сейчас, не чрезмерная ли это заявка? Звучит адресованный критику недоуменный возглас: “Что манифестировать? Вы же, господин хороший, подневольное существо, находящееся на окладе!”

Пустовая — критик яркий и смелый, с незашоренным сознанием, свободный от догматизма и тенденциозности. Бессмысленные провокации не ее стиль. Тирады манифеста хлесткие, яркие, сочные, хоть сейчас в сборник афоризмов помещай. Взялся критик серьезно, со знанием дела за проблему, которая сейчас на повестке дня — “новый реализм”: “Реальность — это то, что должно быть преображено (во имя искусства), — гласит предполагаемый принцип нового реализма. Ад жизни преодолевает личность, серость жизни преодолевает художнический талант. В отличие от реализма, который знаменует собой рабство человека у реальности, у необходимости и суеты как главных законов видимого мира, новый реализм преломляет пережитую боль — в красоту, труд — в мысль, предмет — в образ, человека — в творца, дело — в слово. Новый реализм — декларация человеческой свободы над понятой, а значит, укрощенной реальностью”.

Звучит, конечно, чересчур романтично, и манифестируется скорее желаемое, чем действительное — но разве критик, как хороший шахматист, не должен предугадывать партию на несколько ходов вперед, разве не должен всматриваться в перспективу и отыскивать там чаемые горизонты? Создается ощущение, что именно это предназначение критика и критики и вызывает сейчас наибольшие сомнения.

Функция критика — лишь банальное фиксаторство, занесение в амбарную книгу всякого нового литературного произведения, а там уже по полкам, по разрядам сортировка. Очень настойчиво навязывается в последнее время и такая точка зрения: критик — своеобразный путеводитель по книжным новинкам с целью их продвижения.

“Критик не способен заставить петь писателя под свою дудочку, как крысолов”, — говорит Марта Антоничева в своей заметке-реплике “О тенденциозности в литературной критике”. С этих позиций и адресованный литераторам манифест, и любая публично высказанная позиция критика, даже немолодого, будут выглядеть неуместными. Отсюда напрашивается совершенно закономерный в русле логики Антоничевой вывод: “Критика должна воспитывать читателя”.

Итак, братцы, ваши личные предпочтения — это хорошо, даже замечательно, но они по большому счету мало кому интересны. Критика — сугубо прикладная сфера, и все задачи ее давно определены и расписаны. Ваше дело, господа критикующие, ориентироваться на читательский вкус, “воспитывать”.

Но это то же самое, как в бесконечное сериальное варево добавить щепотку чего-то возвышенного. Крупицу вкуса протащить контрабандой. На рынке он не востребован, но в умеренных дозах критик-менеджер, распорядитель литературного потока может его употребить и внедрить.

Об утверждении Марты Антоничевой, что “литература, как и любой другой вид искусства, развивается хаотично”. Не знаю, какое бессознательно-хаотическое нечто имеется в виду, о какой литературе речь идет (в стиле автоматического письма?) или о каком хаосе (может быть, как “гармонии в стихийных спорах”), но, согласившись с этим, на самом деле сложно увидеть в художественном процессе какую бы то ни было оформленность, тенденцию. Литература становится казусом. Согласуясь с таким представлением, роль критика опять-таки будет сведена к участи рецензента-статиста.

Можно согласиться с предельно здравым утверждением из той же статьи “О тенденциозности…”: “Если молодые диктуют молодым, как писать, то кому остается их читать? Получается замкнутый сам на себе процесс. А в реальности все несколько иначе — чаще всего критика ориентирована на то, чтобы читатель не пропустил достойное произведение. Потому что за всем не уследишь. Потому что зарубежной литературы на книжном рынке больше, чем русскоязычной. И кому-то все же нужно читать молодых. Не по работе. А так, для удовольствия”. Все это правильно, но при условии, если у критика будет статус не просто пересказчика книг-новинок в каком-нибудь глянцевом журнале, в газете, в своей колонке, рядом с рубрикой “новинки видеопроката”.

Обратимся к термину, вокруг которого весь сыр-бор. Алиса Ганиева в “Литературной России” (2005. № 52 — “Не лезь в пекло вперед батьки!”) относительно навязшего на зубах термина замечает: “Объяснить, что кроет под собой новоявленное словосочетание, никто толком не может. Получается, что термин придумали, а того, что он мог бы обозначать, в природе и в литературе нет”. Я понимаю и позицию заместителя редактора журнала “Вопросы литературы” Игоря Шайтанова, который считает, что говорить о “новом реализме” как о существующем явлении преждевременно. Разумная позиция, раскрывающая стратегию академического издания.

Можно согласиться со скептиками. Действительно, то, что вроде бы уже принято называть “новым реализмом”, как бы так выразиться помягче, в природе почти не существует. Но в пространстве литературной критики, которое формируется через диалог и в диалогическом высказывании, разговоры вокруг “нового реализма” очень даже продуктивны.

“Новый реализм” — это еще далеко не факт литературного процесса, а нечто становящееся. Не оформленное, а только еще оформляющееся. Пока понятие “нового реализма” мы, по большей части, связываем с новым качеством общества. Реализм настолько нов, насколько своеобразна современная социальная реальность, в период нового формационного сдвига. Чтобы распознать и осмыслить эти новые тенденции, нужны не только литературные опыты, но и публицистические, критические высказывания. Литературный критик не должен поэтому замыкаться в сфере чисто художественных условностей, его мысль должна быть синтетична и симфонична, а он сам должен перестать быть простым статистом локального литпроцесса, ему суждено быть провозвестником. И в этом смысле, как лозунг, “новый реализм” не так уж на самом деле и плох.