Александр Минкин - Нежная душа

Работают с блеском. Аншлаг битковый. Успех гарантирован.

Ради удовольствия играть «Игроков» в театр вернулись где-то блуждавшие Калягин и Евстигнеев. На святую для русского театра сцену приглашены Филатов с Таганки и Хазанов из Эстрады. Как замечательно, что, несмотря на все ужасы, появляются спектакли, ради которых люди стоят зимой на улице в надежде на лишний билетик!

…Это называется – начать во здравие. Увы, нет в мире совершенства. Зато (и именно потому!) есть критики. Неприятные люди…

Свет гаснет. Занавес открывается. И сразу смешно. Перед нами типичный советский гостиничный номер. Две койки. Шаткий стол, стулья. В углу – как восклицательный знак эпохи – телевизор.

Без «ящика» еще можно было бы заставить себя поверить: мол, Гоголь, XIX век, Россия.

С телевизором – без сомнений: по Гоголю, конец

ХХ века, СНГ.

А вот и звук, подтверждающий вид. В окна врывается «Миллион, миллион алых роз», тугой гудок; мегафонный голос обещает приятную прогулку на теплоходе.

Слава богу – вот и город определился. Ялта. Может, и Сочи, но через распахнутый балкон такое безоблачное, такое голубое небо!.. Крымская лазурь! Редкая птица долетит… простите, увлекся – Гоголя вспомнил.

Да! Еще новшество: на койке сидит советская женщина. Курит. Горничная. Поневоле изумишься: баба на корабле! Кто привел?! «Игроки» Гоголя – пьеса для мужчин; женских ролей нету.

Телевизор, Ялта, курящая горничная (типичная ловкачка, хамка, сводня, спекулянтка – не роль, а подарок для Натальи Теняковой) – все это забавное хулиганство мгновенно, еще до первой реплики, смешит и оживляет публику. И к предвкушению замечательной игры добавляется веселое любопытство: как будут выпутываться? И внутреннее «браво!». К чему отвлекать нас сюртуками, бакенбардами, канделябрами? К чему симулировать XIX век? Подавайте нам текст, характеры, игру! Ведь это сказка, как точно ложатся «Игроки» в яблочко сегодняшнего дня! «Такая уж надувательная земля!» – одна эта реплика чего стоит.

Конечно, «Игроки» – это сегодня!

… И вот наконец – не знаю, как сказать – появляется Ихарев? поселяется клиент? Так или иначе, но приходит-таки пора произносить Гоголя. Начинаются осложнения.

Спектакль уже с какой-то настырностью добавляет и добавляет эсэнговного реквизита: душ, телефон, пиво в холодильнике, презент горничной от Ихарева – пачка «Мальборо»… Да мы верим, верим, что сегодня, что про нас, – играйте!

Играют замечательно! Вот уже почти все на сцене – Филатов, Тенякова, Калягин, Невинный… Вячеслав Невинный играет Кругеля. У Гоголя сказано: полковник. У Юрского – он в форме полковника милиции. Очень смешно. Очень про нас: полковник МВД в шайке жуликов и шулеров. А когда из уст Невинного звучит реплика: «От невинных удовольствий я никогда не прочь», – публика просто покатывается со смеху. Такое совпадение! Право, за одну фамилию стоило дать эту роль, так еще и актер прекрасный.

Но вдруг Калягин все бросил, закричал: «Вести! Вести!», кинулся к телевизору, щелк – и появился до спазма в желудке знакомый ведущий и завел до оскомины надоевшие речи: про Крым, про автономию…

А игроки начали обсуждать эти «новости». И тут уже стало не до смеха. Они, конечно, произносили текст Гоголя. Да только не из «Игроков». «Выбранные места из переписки с друзьями»? «Мертвые души»? Автор тот же, да игрокам от этого не легче. Представьте: Татьяна прозой излагает Онегину взгляды на образование (наизусть, по известной записке Пушкина). Будет Пушкин, но Татьяны не будет.

Тут возможно несколько причин. Вечный актерский страх: мало текста! Для режиссера Юрского этот страх органический, Юрский гораздо более актер, чем режиссер. Вообразите: «Ревизор» – сто двадцать страниц, «Женитьба» – восемьдесят, «Игроки» – сорок девять. Ужас! Что тут играть? Только рот открыл, а уже занавес. Давайте добавим! Из Гоголя. Не от себя.

От себя, господа, от себя. Неуверенность в себе переносится на пьесу. Она, мол, нуждается в добавлениях, в социальных мотивах.

В «Игроках» Гоголя помещик Глов приезжает в город заложить имение. Дело житейское. Возможно и в Ялте.

В «Игроках» Юрского академик Глов приезжает в город продавать свою коллекцию картин с аукциона.

Вы меня простите, тащить дорогие картины в Ялту? Из охраняемой московской квартиры на криминальное побережье? На аукцион? Академик лично? Аукционы – в Лондоне, в Москве…

В пьесе Гоголя ловкого жулика Ихарева надувает гениальный жулик Утешительный.

В спектакле Юрского бедный Филатов вынужден прикидываться дурачком, который верит несусветной ерунде, что плетут ему Калягин и Евстигнеев.

Но артисты замечательные – что правда, то правда. Один Евстигнеев любой зал уморит со смеху.

На добавления, возможно, толкнул и иной соблазн. Сыграть всего Гоголя. Открыть миру, уткнувшемуся в ТВ и в газету, мудрость классика. Благая цель. И правда – в школе «проходят», не успевая и не желая понять, мимо чего проходят. Но если ставишь для недорослей, для митрофанушек… пожалей бисер. Или искусство – или культуртрегерство.

Соблазн разом сыграть всего Гоголя не нов. На Таганке это называлось «Ревизская сказка». Но Любимов (в блестящей был форме) взял «Шинель», «Мертвые души», «Переписку» – взял прозу и конструировал из нее, что хотел.

Юрский взял даже не пьесу, даже не водевиль. Гоголь именовал «Игроков» всего-навсего «комической сценой». По-теперешнему – скетч. Вещь маленькая, изящная по отделке, хрупкая, вся – для актеров-виртуозов, а не для озимых посевов разумного-доброго-вечного.

И в эту вещицу всажены «Вести». Да дважды подряд! Проклятые «Вести», от которых зрители бегут в Художественный театр имени Чехова смотреть, как Евстигнеев играет Гоголя, – «Вести» настигают и там. Крым, немцы, автономия…

Побойтесь Бога! Я езжу к женщинам, да только не за этим. Зачем это нам? Мы пришли не на диспут депутатов, а в театр.

А на сцене одна натяжка тащит за собой другую. В «Игроках» сын помещика Глова рвется в гусары, к шампанскому, к карточному столу. «Ва-банк! ва-банк!» – и двухсот тысяч как не бывало.

Странно слушать, как сынок рвется «в армию» (инсценировщику пришлось-таки заменить слово, ибо гусарских полков в России сейчас нету).

Не смешно. Не рвутся в армию сынки академиков. Поменяв помещика на академика, надо было и дальше валить без оглядки. Юноша должен, разумеется, рваться в брокеры. Да вот беда, нашим юным брокерам отнюдь не свойственно пить до бесчувствия и проигрываться до нитки. Эти наши юноши – как стальной капкан.

Следовало бы и суммы менять. Если Ихарев такой ухарь, что горничной «Мальборо» блоками сует, – глупо с придыханием, с замиранием в голосе мечтать о двухстах тысячах рублей. Это же всего-то пол «жигуля».