Юрий Никишов - Непонятый «Евгений Онегин»

Особо выделены типовые этапы, уподобляющие жизнь суточному циклу (с той разницей, что «равнодушная природа» накручивает свои круги без устали, тогда как народившимся дано жизни только на один круг).

В озорном стихотворении «Телега жизни» четко, со всей полнотой определены этапы человеческой жизни: « С утрасадимся мы в телегу…» — «Но в полденьнет уж той отваги…» — « под вечер…» Рубежи конкретны и универсальны: «утро», возраст совершеннолетия, — восемнадцать (округляя — двадцать) лет, «полдень» — тридцать лет, «вечер» — пятьдесят. Так эти вехи расставлены в эталоне жизни «прекрасного» человека N. N. А «ночная» смерть подобна сну, только без сновидений и пробуждения.

Конкретное применяется к типовому. Первый рубеж — утро дней — возраст совершеннолетия, восемнадцать лет, когда человек выходил из-под опеки родителей и начинал самостоятельную жизнь. Онегин вступает в самостоятельную жизнь «философом в осьмнадцать лет». О Ленском сказано: «Красавец, в полном цвете лет» [53]   Так говорилось и про Онегина: «Свободный, в цвете лучших лет…» , но немножко авансом, ему (на сюжетном старте) «без малого» «осьмнадцать лет». Вторая отметка — полдень. «Ужель мне скоро тридцать лет?» «Так, полдень мой настал, и нужно / Мне в том признаться, вижу я». (Пушкин осознанно заглядывает в свое недалекое будущее упреждающим взором, он пишет это в 28 лет).

А ведь сталкиваются принципиально различные — субъективный и объективный — подходы к изображению времени! Но так оно и бывает в жизни. Человек — существо волевое, он сам пытается устроить свою жизнь. Но он может лишь встроить ее в не им заведенный миропорядок, где ведется неумолимый счет времени, на который волей-неволей приходится оглядываться. Он и делает это — где старательно, где безразлично, как получится.

Поскольку подчас вся жизнь охватывается единым взором, возникает возможность сравнения индивидуальной и типовой судьбы, сопоставления поколений. Редкостной представлена жизнь Ленского, в котором детская привязанность переросла в пылкую, единственную любовь: «Ах, он любил, как в наши лета / Уже не любят; как одна / Безумная душа поэта / Еще любить осуждена…» Устойчив в своих привычках Ларин — «в прошедшем веке запоздалый». Говорится о забаве, которая «достойна старых обезьян / Хваленых дедовских времян».

Пушкин помечает даже наличие таких часов, которые в реальности не существуют; это плод человеческого умозрения: «Онегин выстрелил… Пробили / Часы урочные…» (Державин извлекал подобный смысл из гулких напольных часов: «Глагол времен! металла звон! / Твой страшный глас меня смущает…»). На этой констатации остановимся: тут возникает интересная, но другая проблема (кстати, возникавшая в разговорах Онегина и Ленского — «судьба и жизнь»).

Пушкин часто показывает движение времени зримо — через внешнее изменение предметов. При этом активно используются приемы изображения пространства, заимствованные у живописцев, — понятия плана, первого, второго, заднего (в пушкинской «Деревне» заимствование буквальное: «Здесь вижу…» — «За ними…» — «Вдали…»). Во временном аспекте приближение к предмету и удаление от него означает изменение меры времени, от минутной до протяженной, длиною в жизнь. Понятно, что и в восприятии мы переходим от зрения к умозрению.

Приведу самый колоритный фрагмент.

Не шуточка — в какие временные дали устремляется мысль поэта! Время жизни поколений уподоблено мгновениям! В таком мелькании ничего рассмотреть нельзя. Но поэт, высказав общую мысль, повторит ее, замедлив темп, применительно к судьбе одного поколения: тут уж мы заметим по одну сторону — прадедов, по другую — внуков.

А как глубоко опускает свой взор Пушкин? Крайняя веха — в таком сетовании: «О люди! все похожи вы / На прародительницу Эву…» (От сотворения мира Пушкин ведет здесь счет не впервые. 13 июля 1825 года, сообщая Вяземскому о работе над «романтической трагедией», поэт выписывает ее название: «Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и Гришке Отрепьеве писал раб божий Александр сын Сергеев Пушкин в лето 7333, на городище Ворониче»). А в другую сторону, в будущее? «Со временем (по расчисленью / Философических таблиц, / Лет чрез пятьсот)…» (Пожалуй, современная цивилизация технически движется с опережением начертанного поэтом «графика»).

У человека нет возможности выбирать для своей жизни историческое время себе по душе, дело случая, какое кому достанется. «Счастлив, кто посетил сей мир / В его минуты роковые!» — воскликнул Тютчев. (Сумасшедший ритм, который ныне обрело движение времени, роковыми минутами не обделяет никого, а из своего не скудеющего запаса норовит выдать и не единожды). Что человеческий век конечен, ведал и герой: «Я знаю: век уж мой измерен…» Зато мысль человеческая (пока она бьется) в мгновение ока преодолевает любые ограничения времени и пространства. К тому же человек получает в наследство сокровища культуры минувших поколений. И про Онегина сказано: «дней минувших анекдоты / От Ромула до наших дней / Хранил он в памяти своей». А его приятель-творец ставил целью «в просвещении стать с веком наравне». Так что скупые рамки человеческой жизни умозрительно могут расширяться.

Обилие форм обозначения времени, активность отсылок к соседним событиям, характерными для закрытого времени, определяют (до поры) ход повествования в «Онегине»; здесь открытое и закрытое время свободно чередуется. И если в конце повествования возрастает роль открытого времени, то тут надо видеть не произвол поэта, а перемены самого исторического времени под влиянием важного события.

«Евгений Онегин» — произведение с открытым временем. Знак открытого времени романа — обилие исторических деталей: поэт как будто распахивает окна и двери, чтобы мы видели: его герои действуют не в условном, обобщенном, абстрактном, а вполне в конкретном, «этом» времени и пространстве. Пространство узнается по описанию: это столица на брегах Невы. Время обозначено в предисловии к публикации первой главы. Соответственно образ героя надо воспринимать в рамках конкретно-исторического времени 1819–1825 годов.

Тут мы выходим на проблему отнюдь не частного характера. Использование двух временных измерений — это общее свойство литературных произведений, основанное на иллюзии, что совершается какое-то жизненное событие и после, с большим или меньшим временным промежутком, оно запечатлевается в произведении. Воспоминание (у художника-то воображение) становится подобным свидетельскому показанию. В момент повествования, для усиления эмоциональности, изложение часто принимает другую форму, манеру «репортажа», когда действие развертывается с иллюзией присутствия рассказчика — и вместе с ним читателя — на месте и во время действия.