Роман Арбитман - Поединок крысы с мечтой

Любопытно, что лучшая фантастика хрущевско-брежневской поры, даже не являясь формально диссидентской и включая в себя некий неизбежный минимум советских заклинаний (вроде упоминания о коммунарах в «Трудно быть богом» Стругацких), все равно была вызовом заскорузлому и догматическому совку. Проект Иванова—Котомина апеллировал к литературе принципиального иной – той, что была идеологически рептильной априори, каждой своей корявой строчкой прославляя и поддерживая режим...

Приятно, что «Атлантида», благополучно булькнув, затонула. Но почему она так долго оставалась на поверхности? Зачем вообще возникала горизонте? Какими бы политически невменяемыми ни были ее издатели, они были обязаны понимать: если вдруг исполнится их мечта и в результате какого-либо катаклизма чекистско-гэбэшная Атлантида всплывет, они первые будут сметены кровавым потопом. Да, можно говорить о свойственной некоторой категории левых интеллектуальных недоумков склонности к истерическому суициду. Но у автора этих строк есть объяснение получше. Кстати сказать, в год, когда серия только-только набирала обороты, эта точка зрения была высказана и, между прочим, до сих пор не опровергнута.

Быть может, все дело в том, что хозяева «Ad Marginem» – вовсе не люди? А что, если видимая их антропоморфность – возможно, лишь обман утомленного зрения? В этом случае реальные занятия этих существ давно описаны известным фантастом (не из числа издававшихся в серии «Атлантида»): «В их поведении было что-то зловеще игривое... Они сжирали все на своем пути, выгрызая тоненькие полоски реальности... Огромные куски мира, лежащего к востоку от рулежной дорожки, огромные, неправильной формы фрагменты самой реальности проваливались под землю, оставляя на своем месте большие бессмысленные ломтики пустоты...»

Узнали? Ну разумеется. Лангольеры Стивена Кинга. Опасным прожорливым тварям день сегодняшний не по зубам, а потому они питаются вчерашним днем, смакуя каждый его кусочек. В названном романе Кинга людям с трудом удавалось ускользнуть от чудовищ. В реальности дело обстоит проще: достаточно помнить, что бытовой мусор обычно выбрасывают, а не коллекционируют.

2006

И без мониторинга содержимого книжных лотков сегодня очевидно, что традиционная научная фантастика, НФ (science fiction) в общем «фантастическом» объеме издаваемого сдает позиции и, напротив, фантастика ненаучная, фэнтези (fantasy), она же литература «Меча и Магии», бьет все рекорды по массовости.

Хорошо это или плохо? Критики сердятся, педагоги хмурятся, а издатели потирают ручки, открывая новые серии (только у грандов типа «Эксмо» и «АСТ» их с десяток) и вербуя легионы отечественных авторов. Автор этих строк не принадлежит к числу горячих поклонников жанра «Меча и Магии», но впадать в алармизм не собирается. Во-первых, гневаться по поводу обвальной экспансии фэнтези – на наш взгляд, занятие массовое и пошлое. Во-вторых, страстно ругать неизбежный завтрашний литературный мейнстрим и его разнообразных адептов столь же нелепо и унизительно для ругающего, сколь в последних числах ноября выходить на митинг против наступления зимы. Проще примириться и купить теплую шапку. Помните анекдот? «Маэстро, как вам музыка молодого N? – Омерзительна, но за ней будущее».

Писатель с мало-мальскими задатками – традиционно чуткий механизм, не хуже барометра. Даже известный спец в жанре ненаучной фантастики Ник. Перумов, который разок-другой выходил-таки за рамки fantasy (ради чудовищного «Черепа на рукаве», например) и пытался отринуть эльфов и гоблинов, возвращался назад: инстинкты все равно брали свое. Как и зима в декабре, как и дождь осенью, тотальное наступление «Меча и Магии» ныне объективно обусловлено законами природы – в данном случае, законами эволюции человеческой цивилизации. Так что зря историки усматривают в этом процессе лишь голое следствие спада интереса к популярному жанру именно советской эпохи. И зря конспирологи видят в происходящем только результат хитрого заговора корыстных издателей фантастики. Тот очевидный факт, что сегодня по тиражам и по названиям драконы и гномы перевешивают роботов с космонавтами, не укладывается в простую политику или простую экономику. Все еще проще.

Ну да, разумеется, освобождение от тоталитарных идеологем не могло не уронить в глазах продвинутого читателя литературу крылатой мечты – всю эту оловянно-деревянно-картонную дребедень про завоевание Марса в одной отдельно взятой стране (не США!) и высокодуховный обогрев Северного полюса газовыми форсунками. На этом жутком фоне и полузапретный прежде фэнтезийный гном мог показаться великаном. Однако вслед за справедливым негодованием ко многим явилось чувство ностальгии и умиления прошлым – но «Меч и Магия» никуда при этом не сгинули, а НФ своих позиций не вернула.

Такая же ерунда – и с потенциальным межиздательским заговором. Да, литературу жанра фэнтези писать быстрее, чем НФ. Да, найти сотню-другую свежих дешевых волонтеров для перекачки семисотой воды на толкиновском киселе издателям проще, чем рыскать в надежде обрести одного никем не перекупленного создателя приличной НФ (для нее нужно иметь, как минимум, техническое – или хотя бы любое выше ПТУ – образование плюс склонность к системному мышлению). Однако даже самое массированное наступление орков-гоблинов-троллей-ведьм-колдунов рано или поздно неизбежно захлебнулось бы, несмотря на все команды книжных боссов не сдавать позиций и стоять насмерть – не будь у нынешнего читателя глубокой внутренней потребности в «Мече и Магии». Полагать, будто книжный рынок сам , путем нехитрых рекламных манипуляций, сформировал спрос на подобного рода литературу, – все равно, что, допустим, считать, будто механическая замена в хлебных магазинах булок на кирпичи приведет к тому, что потребитель включит кирпичи в свое меню. Реклама может многое, но не все...

Дело в другом. Отступление научной фантастики и торжество фэнтези – первый знак того, что человечество возвращается (конечно, на новом витке спирали эволюции!) в догутенберговскую эпоху. У нас в стране это происходит заметнее, потому как нам теперь приходится нагонять окружающий мир и в России многие процессы (и со знаком «плюс», и со знаком «минус») идут быстрее и конвульсивнее, чем на Западе. Как известно, в дописьменные и допечатные времена литература существовала в аудиоварианте – ее сеяли и хранили аэды, рапсоды, сказители, и речь они вели о событиях вполне сверхъестественных, по нынешним меркам. С изобретением печатного пресса слово печатное вытеснило устное и письменное. Это был коммуникативный взрыв невиданной силы, и литература во «внебумажном» виде практически перестала существовать. Слово перестало быть сакральным, уйдя в массы. Научную же фантастику породила, по большому счету, богоборческая эпоха Просвещения, которая остро нуждалась в литературе о рациональных чудесах, отчетливо «параллельных» библейским (в этом смысле опыт д-ра Франкенштейна был только аналогом воскрешения Лазаря; труп одушевлялся не командой «Встань и иди!», но умением хирурга и электрическим разрядом).