Роман Арбитман - Поединок крысы с мечтой

Лично к автору больших претензий у меня нет. В принципе каждый дееспособный гражданин имеет право сочинять все что угодно для собственного удовольствия. Главную вину за «оттенки опасности», «свиноподобные носы» и прочие «сферические цилиндры» следует возложить на издателей из «Амальтеи» и «Эксмо», которые не просто вербуют мальчиков-двоечников в «русские Стивены Кинги», но и дурят головы этим бедным юным графоманам, уверяя, будто они – «писатели, ни в чем не уступающие признанным мастерам». («“Лучшее лекарство – смерть” – произведение, которое заставило меня поверить в свои силы и свою звезду», – простодушно признается Георгиев в уже упомянутом предисловии к книге). «Чтение-1» – наглядный пример книжной серии, мертворожденной уже априори и существующей в природе лишь для подтверждения коммерческой истины: покупателя обмануть нетрудно, он сам обманываться рад. Что же касается отдельно взятых писательских амбиций отдельных авторов-волонтеров, то разрушать чужой сон золотой совсем не хочется. Как-то неловко. Достаточно и того, что на конкретный вопрос «Ну как?» ответ будет обтекаемым: «Видишь ли, Юра...»

Всегда есть надежда, что Юра все-таки сам увидит.

1995

Анатолий Афанасьев. Первый визит сатаны. М.: Ковчег («Русская рулетка»)

Американской киноакадемии следовало бы переименовать «Оскара» в «Зигмунда» и вручать золотую статуэтку изобретателя психоанализа наиболее отличившимся создателям мистических триллеров и криминальных драм. Усидчивый зритель голливудской продукции твердо усвоил, что наиболее злостные убийцы, маньяки и вервольфы делятся на две категории: на тех, к кому в детстве родители проявляли нечуткость (или нехорошую чуткость – что еще хуже), и тех, в кого уже с раннего детства вселился дьявол («Экзорсист» У. Фридкина, «Омен» Р. Доннера). Малютка первой категории мучительно реагирует на любую мелочь, чтоб через много лет расплатиться за нее с окружающими по-крупному. Юный изверг второго типа, обнаружив в себе адские возможности, не откладывает на будущее пакость, которую можно сделать уже сегодня.

Очевидно, успех подобных фильмов у нашего зрителя был учтен московским прозаиком Анатолием Афанасьевым, который решил создать синтетического антигероя на основе обеих разновидностей дьяволоносцев, – в твердой уверенности, что такое сальто-мортале наверняка «сделает этот роман отечественным бестселлером» (авторское предисловие к книге).

Известные резоны у автора были. Нечто хорророобразное на отечественном материале читателя, пожалуй, могло бы заинтересовать. К тому же как раз в случае Афанасьева смена писательского имиджа свершилась бы незаметно: этого прозаика – невзирая на полудюжину его соцреалистических романов – знали всего несколько критиков, которые с плюшкинским скупердяйством (хранить незачем, но выбросить жалко) числили его в обойме «сорокалетних». Едва ли в лице Анатолия Афанасьева нам явился бы новый Кинг (или Блетти), но уж во всяком случае самый минимум писательского профессионализма плюс знание незамысловатых законов жанра дали бы в сумме среднедобротный образец «того, что в Америке сегодня называют триллером» (опять же предисловие).

Судя по первым двум-трем десяткам страниц, автор поначалу искренне пытался соответствовать обозначенному жанру и изобразить сатаненка Алешу Михайлова в духе голливудского стандарта, обеспечив его дураковатыми родителями и априорными дьявольскими способностями, не от них полученными. Юный антигерой, аттестованный в качестве такового изначально («у него в глазах мрак», «с его детских губ стекал яд», «его злоба была космического закваса»), демонстрирует свое адское естество недолго. Уже на этих начальных страницах сюжет безнадежно запутывается в вязкой манере письма. Рассказчик, словно забыв о законах жанра, им самим над собой поставленных, то и дело притормаживает у обочины фабулы, чтоб поделиться какими-либо глубокомысленными рассуждениями. Первые километры сюжетной магистрали на глазах у читателя превращаются в расползшийся кисель, где даже остроумие не находит себе твердой основы и оскальзывается в ерничество и юродство. В устах пацана 80-х, пусть и с дьявольскими замашками, нафталинная речь Иудушки Головлева («Верно рассуждаете, сударыня. Так я разве по доброй воле? Асенька к сожительству силой принудила» и т. п.) не кажется ни страшноватой, ни даже комичной: просто нелепой. Мелкий бес Алеша не умеет как следует напугать, потому что скучен. Автор готов комментировать любой его поступок с помощью ремарок («в его дружелюбной, обманной повадке таилась угроза всему сущему»), но они уже не имеют реальной силы. Рядовой триллер, созданный средним американским литератором, не застрахован от банальностей; однако в силу экономичности и функциональности жанра общие места проскальзывают быстро и почти незаметно. Триллер, созданный бывшим советским писателем, не смог избавиться от родовой травмы: его болезненно, едва ли не с мистической силой тянет к многословной, унылой обстоятельности. Автор попытался было привить к западному боевику нашу лапидарную детскую страшилку («Девочка в поле гранату нашла» и т. п.), но лаконичность ему не под силу. Пытки, драки, похищения, стрельба – все это гарантированно тонет в пучине ни к чему не обязывающих слов. Героиня, например, не просто любит, а «любит всеми силами своей маленькой, хрупкой, элегантной души». Один только обонятельный ряд способен занимать целые страницы (и «кожа ее пахла сушеной дыней», и «от него пахло рекой», и «от ее щек пахло леденцами», и «от простыней пахло пряным женским теплом», «и пахнет от него всегда честным мужицким потом, как антоновскими яблоками»), что уж говорить о бездонных осязательном и зрительном – тем более – рядах! Юный сатана, явившийся с недружественным визитом, застает такую кипучую потустороннюю деятельность, что не может не стушеваться. Любая гадость в такой обстановке не производит особого впечатления – как лишний плевок на пол в без того замусоренной квартире.

Кроме того, афанасьевскую попытку триллера окончательно пресекла роковая злоба дня. В зарубежном хорроре сатана, как правило, действует в одиночку, а потому бьет точно в цель. Наш же справедливый писатель не имел права списывать перестройку, демократию, гласность и прочие дьявольские вещи на одного мельчайшего беса Алешу, какая бы «космическая злость» у него ни наличествовала. Так в книге возникли в качестве сатаны крупный мафиози Елизар Суренович, меченный вельзевулом Горбачев, черт Ельцин во главе сатанинского демократического кагала, явно потусторонние Попов и Лужков, а также множество сатанят кавказской национальности. На разоблачение этих адских сил приходится тратить десятки и десятки страниц лирических отступлений – в то время как черт Алеша, переминаясь с ноги на ногу, обязан ожидать, когда сюжет вновь подхватит его и понесет.