Игорь Гергенрёдер - Арина Депланьи об Игоре Гергенрёдере

Да, но ведь можно и сказать, что писатель смакует то, как рыбки лакомятся человеческой кровью, можно заявить, что карминно-красные сгустки и волокна липнут к пальцам читателя. И обвинить Хемингуэя в бесстыдстве.

Ежели так, то почему мне не быть бесстыдным, как Эрнест Хемингуэй?

При том, что повесть «Комбинации против Хода Истории» написана отнюдь не ради показа кровопролития. Но замечают, в первую очередь, кровь. Затем – идею Костарева, программу, которую он, обуянный возбуждением, окрыленно разворачивает перед доктором Зверянским. Самого же добряка доктора не балуют вниманием. Но для меня он – наиболее важный и любимый герой. Милейший, доброжелательный и бесхитростный, частенько вызывающий улыбку, он, однако, способен стрелять в вооруженных врагов, когда их перед ним семеро, и именно он справляется с Пудовочкиным.

А Костарева – того, кто едва не застрелил доктора, – добряк доктор спас. В то время как кузнечане истребляли отряд, Костарев был укрыт в самом надежном убежище – в доме Зверянского. Позже Зверянский помог ему скрыться из города – человеку, которого не пощадил бы никто из друзей доктора. Однако тот поступил, как считал нужным, у него хватило твердости на это. И его сочувствие человеку, несомненно, страшному, не оказалось напрасным. Наивный добряк верно оценил в Костареве душу, которая не может быть захвачена одной лишь бесценной идеей. В душе было место и для некой странности: одержимость идеей, фанатизм уступили (оставим ухмылки мелочевке) чувству благодарности. Собственно, ради этого и написана повесть. Старая добрая банальная, детски простая благодарность живет и в кровавый разгул Гражданской войны.

Костарев, спасенный доктором, возвращается с чекистами в Кузнецк, но спешит не арестовать Зверянского, а предупредить: тому с семьей нужно немедля уехать. Вместо того чтобы карать тех, кто перебил отряд Пудовочкина, Костарев приказывает расстреливать людишек, которые доносят на участников восстания. Это его прощание с жизнью, потерявшей для него смысл. Руководство, узнав, что он делает, заменяет в механизме негодную деталь.

И «онтологической нетленностью» – как определила повесть Арина Депланьи – не остаются ли, прежде всего, слова доктора о благодарности Костарева? Незаслуженно незамечаемые слова в конце повести.

Игорь Гергенрёдер