Александр Амфитеатров - Женское нестроение

Эра, конечно, правильная. Но она слишкомъ рѣшительна, такъ какъ можетъ опредѣлять собою лишь начало претензій церкви, внесшей въ удѣльно-вѣчевую Русь вѣянія византійской государственности и ея властное каноническое право, подчинить себѣ институтъ свободнаго брака, столь характерный для зари всѣхъ славянскихъ народовъ. Но было бы ошибкою думать, чтобы институтъ этотъ сдался византійскому новшеству безъ борьбы. И борьба была не только упорная, но и долгая. Въ каждой новообращенной славянской странѣ христіанство начинало свое вліяніе епископскими судами, въ компетенцію которыхъ, въ первую очередь, входили дѣла о неправильныхъ (съ церковной точки зрѣнія) бракахъ. Задачею судовъ этихъ было лишить гражданскихъ правъ браки, которые возникали, существовали и прекращались, такъ сказать, въ явочномъ порядкѣ, обходя пришлый епископскій авторитетъ.

Многоженство — не коренной славянскій институтъ, — наносный отъ тюркскихъ кочевниковъ, но христіанство застало славянъ въ многоженствѣ, не только укоренившемся, но и обычномъ, юридически признанномъ. Церковные суды объявили многоженству рѣшительную борьбу. Однако, уничтожить гражданскую сторону полигамическаго брака христіанство не смогло даже на первыхъ порахъ своихъ, даже въ семьѣ такого благочестиваго человѣка, какъ креститель Руси, Владимиръ Святой. Онъ разстался съ своимъ языческимъ гаремомъ, но его новый христіанскій бракъ не погасилъ законности прежнихъ браковъ, и дѣти отъ Анны греческой не получили въ надѣлахъ своихъ преимуществъ предъ дѣтьми отъ Мальфриды, Рогнѣды, плѣнной инокини, вдовы Ярополка. Духъ рода еще торжествовалъ надъ силою церковнаго обряда, и актъ условленно-открытаго плотскаго сожительства и дѣторожденія былъ властнѣе мистическихъ понятій и словъ. Очень можетъ быть, что Борисъ и Глѣбъ погибли жертвами именно церковной попытки провести преимущество первородства въ христіанской семьѣ надъ родовымъ старшинствомъ въ свободномъ языческомъ бракѣ. Но и затѣмъ славянскій обычай отстаивалъ свое право соединять христіанство съ полигаміей цѣлыми столѣтіями. Иногда же оно охватывало славянскіе края съ новою силою, какъ вспышка угасающаго пожара. Такъ было, напримѣръ, въ Польшѣ, въ XVI-мъ столѣтіи. Учащеніе многоженства стало замѣтнымъ еще въ началѣ вѣка, — въ концѣ же его (1573) краковскій епископъ Францискъ Красинскій жалобно характеризуетъ полигамію, какъ обычай всеобщій. Тутъ надо очень помнить, что дѣло идетъ не о наложничествѣ, но именно о законномъ бракѣ, получавшемъ юридическую силу черезъ обычай, помимо церкви, — «кромѣ сея вѣры нашея и греческое благовѣрьство житія», какъ типически жалуются на русскихъ многоженцевъ правила митрополита Іоанна. Такъ что одноженство, то есть лишеніе гражданскихъ правъ всѣхъ женщинъ, съ которыми живетъ мужчина, кромѣ одной, церковно обвѣнчанной, признавалось на Руси чужимъ, греческимъ, духовнымъ вторженіемъ, подобно тому, какъ чехи почитали его насиліемъ нѣмецкаго католическаго духовенства. Что касается наложничества, оно представляло собою институтъ особый, и еще Несторъ умѣлъ различать «водимыхъ женъ» отъ наложницъ. И эти послѣднія также не были совершенно безправны предъ лицомъ церковнаго брака. Владимиръ Святой былъ «робичичъ» — сынъ наложницы, равно какъ и многіе князья и именитые люди удѣльно-вѣчевого періода. Московскіе вѣка сурово гнали конкубинатъ, но петровская реформа и екатерининъ вѣкъ умягчили нравы. XVIII столѣтіе — эпоха возникновенія дворянскихъ фамилій, возникшихъ изъ знатнаго конкубината: Репнины, Бецкіе, Бобринскіе, одна вѣтвь Татищевыхъ, Лицыны, Рапцовы и пр. Что въ сознаніи множества даже очень религіозныхъ людей обрядъ вѣнчаиія, и въ XVIII вѣкѣ, оставался скорѣе повинностью внѣшняго суевѣрія и приличія, чѣмъ сознательною потребностью вѣры, свидѣтельствуютъ до комизма легкомысленныя многоженства, которыми необычайно богата сказанная эпоха. Когда скончался одинъ изъ дядей знаменитаго Вигеля, къ испугавному племяннику явились просить помощи восемь овдовѣвшихъ тетокъ, потому что «честность правилъ дяди была видна даже среди волненій его страстей; слово «наложница» пугало его добродѣтель, и всякій разъ онъ, влюбясь въ какую-нибудь простую дѣвку, спѣшилъ соединиться съ нею законными узами».

Вторымъ дѣломъ, церковь наложила руки свои на свободу и порядокъ заключенія брака по согласію сторонъ. Всѣмъ извѣстна старинная языческая форма славянскаго брака черезъ «умыканіе», т. е. похищеніе невѣсты женихомъ по взаимному съ ней соглашенію. Похищеніе безъ согласія дѣвицы даже въ самыхъ древнихъ славянскихъ памятникахъ разсматривается, какъ наглый разбой, влекущій за собою жестокую родовую месть и смертную расправу. И, опять-таки, церковные суды на Руси оказались безсильны справиться съ такъ называемыми «уволочскими» дѣлами («аще уволочеть кто дѣвку») въ теченіе восъми вѣковъ: въ 1722 году Петръ Великій передалъ эту компетенцію свѣтской власти. Въ Польшѣ разгаръ воскресшаго брака чрезъ умыканіе относится къ XVII вѣку. Въ сербскихъ земляхъ онъ держался до XIX вѣка, — быть можетъ, держится и сейчасъ. Вообще, въ концѣ ковцовъ, «умыканіе», въ эволюціонвыхъ своихъ метаморфозахъ, оказалось непобѣдимымъ для церкви, и она должна была примириться съ нимъ въ рядѣ компромнссовъ, вынужденныхъ необходимостью выбора, чему торжествовать — или карѣ за брачное своеволіе, или принципу нерасторжимости брака, хотя бы заключеннаго черезъ своеволіе. Принципъ нерасторжимости былъ дороже для церкви. И, такимъ образомъ, вся исторія умыканія сводится къ скачкѣ съ препятствіями двухъ захватовъ, которые справедливо отмѣтилъ г. Розановъ въ дѣлѣ Несторъ и Огузъ: если брачущіеся опережали церковно-государственный захватъ ихъ брачнаго права своимъ захватомъ воли побрачиться, то церкви и государству не оставалось ничего иного, какъ признать бракъ, заключенный противъ ихъ воли.

Церковное вѣнчаніе было и не по вкусу, и не по карману новокрещенному народу. Да и разстоянія въ древней Руси быля такъ огромны, a пути сообщенія такъ трудны и опасны, что попа достигнуть и ханжѣ представлялось серьезнымъ странствіемъ. Люди же, религіозно безразличные, спокойно брачилисъ фактически, такъ сказать, въ кредитъ будущаго таинства: набѣжитъ, молъ, попъ — такъ обвѣнчаемся, не набѣжитъ — такъ и безъ попа хорошо. Такъ и до сихъ поръ ведется y сибирскихъ инородцевъ, съ ихъ номинальнымъ христіанствомъ: оптовые браки post factum и оптовыя крестины. Обычай неблагословенныхъ свадебъ вокругъ ракитоваго куста благополучно дожилъ въ народѣ до XIX вѣка. Стенька Разинъ, который зналъ, какъ потрафлять на народную психологію, совсѣмъ отмѣнилъ церковное вѣнчанье въ пользу старинныхъ лѣсныхъ браковъ y свящеянаго дерева. Окраины Московскаго государства, въ особенности восточныя, всегда были пріютомъ гражданскаго брака, съ которымъ тщетно вело борьбу духовенство, хотя и усердно покровительствуемое царями. За неблагословенные браки били батогами, сажали въ тюрьмы, ссылали, a они, знай себѣ, держались и процвѣтали. Гражданскій бракъ даже и сейчасъ еще извѣстенъ во многихъ заволжскихъ углахъ подъ типическимъ названіемъ сибирскаго. Дѣйствительно, Сибирь и была; и осталась классическимъ пріютомъ безцерковныхъ союзовъ, что объясняется тамъ не только рѣдкостью церквей и религіознымъ индифферентизмомъ сибиряковъ, но с безумною дороговизною мѣстныхъ свадебныхъ гулянокъ. [11] См. мои «Сибирскіе этюды», изд. 2-е, или повѣсть «Побѣгъ Лизы Басовой» въ «Фантастическихъ правдахъ». (Москва, y Сытина). Расколъ получилъ благословеніе на гражданскій бракъ еще отъ протопопа Аввакума: «аще кто не имать іереевъ да живетъ просто». Государственное отрицаніе гражданскихъ правъ за внѣцерковными браками старообрядцевъ началось лишь съ тридцатыхъ годовъ XIX в., когда воинствующій николаевскій Сѵнодъ открыто принялъ подъ защиту свою сотни ренегатовъ, воспользовавшихся буквою свирѣпаго закона, чтобы покинуть и разорить своихъ не вѣнчанныхъ женъ. Но, за всѣмъ тѣмъ, старообрядческій гражданскій бракъ устоялъ противъ преслѣдованій не только въ раціоналистическихъ сектахъ, каковы молокане, или y мистиковъ, какъ духоборы, но даже и въ пріемлющихъ священство торговыхъ группахъ старой вѣры, и даже y городскихъ безпоповцевъ не нашлось большой охоты, ради формы, сгибать голову «подъ большіе колокола». Народная совѣсть честно замѣнила законъ обычаемъ, и подлости противъ семьи, не огражденной закономъ, въ старообрядчествѣ очень рѣдки. Расколъ выдержалъ характеръ и заставилъ-таки признать свой бракъ. Еще недавно вся сановная Москва то и дѣло угощалась и пировала въ домѣ знаменитаго фабриканта-старообрядца (впослѣдствіи застрѣлившагося) и очень почтительно лобызала ручку красивой и образованной супруги его, и никого изъ этихъ превосходительствъ, свѣтлостей и сіятельствъ нисколько не смущало соображеніе, что милліонеръ обвѣнчанъ со своею супругою — лишь трижды объѣхавъ съ нею въ саняхъ вокругъ священнаго озера. Но вѣдь съ равнымъ правомъ можетъ считать себя обвѣнчаннымъ съ нею и кучеръ, который тогда ихъ возилъ, — острила Москва. Странность перваго вѣнчанія не помѣшала впослѣдствіи одному изъ самыхъ вліятельныхъ превосходительствъ даже жениться на вдовѣ покойнаго капиталиста, какъ скоро она унаслѣдовала милліоны. «Тако, по надобности, и закону премѣна бываетъ».