Николай Романецкий - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3

— Ты знаешь какие-нибудь стихи?

— Да. Песнь о Гайавате…

Красивые брови женщины поднялись так высоко, что Тиму пришлось отводить хитрые глаза.

— Всю?

— Всю. Только не по-английски.

Мужчина справа не удержался:

— И по-английски что-нибудь знаешь?

— Немножко Киплинга.

Мужчина хмыкнул.

— Слава богу, не Шекспира… Что же, читай, Гайявату… Или как там.

Тим начал, слегка запинаясь, потом осмелел, но тут женщина кашлянула и предложила Тиму остановиться.

— Спасибо, Тим. Ступай к маме.

Она было протянула руку, чтобы и его погладить, но Тим вовремя шарахнулся.

— Не надо меня гладить, — тихо попросил он женщину.

Она опять подняла брови.

— Почему?

— Мама меня долго причесывала…

Жюри опять расхохоталось. Тим уставился на хохочущих людей, потом случайно перевел взгляд на Рыжего с синим носом. Тот ему подмигнул.

Тим повернулся и пошел прочь из розового круга, как и все, в сопровождении черного шара телекамеры.

Когда он вышел, его взял за руку какой-то клоун и повел к маме. Маме он вручил цветок, а Тиму шоколадного карапуза в очках и с книжкой под мышкой — символ конкурса. Карапуза Тим сразу съел и стал рассказывать маме о разных разговорах с жюри. Беседа получалась не очень, потому что мама радовалась и огорчалась совсем не тому, а под конец совсем расстроилась. Вот чего Тим совсем не ожидал. Ведь это была игра. А она все перебивала его, то «тебе не нужно было это говорить», то «ты правильно сказал». Стало совсем скучно.

Клоуны скакали по всему залу. Играла музыка. Кто-то из родителей пытался прислушаться к их с мамой разговору. Но Тиму и маме было все равно. Они сели на какие-то стулья. На стене, напротив их мест, стали показывать мультфильмы.

Наконец, поток детей закончился.

Взрослые, что сидели в креслах, встали, сбились в кучку в центре круга, поговорили и куда-то ушли. И, хотя клоуны усиленно делали вид, что ничего не происходит, зал все видел и тихо проводил жюри глазами. На секунду наступила тишина. Потом все снова заговорили, мультфильмы стали показывать уже на всех четырех стенах.

Вдруг стены погасли, и вместо мультфильмов на них появился очкастый карапуз.

Загремела музыка: радостный гимн конкурса.

Как чертики из табакерки, откуда ни возьмись появились члены жюри, уже переодевшиеся во что-то текуче-серебристое.

Все встали. Серебристое жюри выстроилось в центре круга. Прежняя красивая женщина вышла вперед и заговорила.

— Итак, дорогие юные дарования, отборочный тур конкурса подошел к концу…

(Тим услышал, как чей-то папа у него за спиной тихо хрюкнул.)

Клоуны, как по команде, закричали и захлопали. Тим, его мама и все остальные сделали то же самое.

Женщина продолжила, когда все стихло.

— Должна вам сказать, дорогие мои, и уважаемое жюри меня поддержит, — говоря это, она поиграла глазами вправо и влево в адрес стоящих в ряду мужчин, на что те кокетливо заулыбались, — вы нас просто ошеломили! Это ни на что не похоже! Если так пойдет дальше, то президента страны мы будем выбирать из людей вашего возраста.

Тут надо было всем расхохотаться, что и случилось. Но женщина быстренько подняла руку:

— Да-да! Выбирать из вас двух лучших было все равно, что… — видимо, это был экспромт, и в нем она запуталась, — в общем, вы меня и так понимаете.

Снова смех. Женщина тоже рассмеялась.

— Мы чуть было не передрались между собой! Но… — она снова остановила хохот, — конкурс есть конкурс! И как в любом конкурсе, среди самых удивительных и замечательных есть и победители! — эту фразу она произнесла без запинки — наверняка это не было экспромтом.

Она сделала паузу. Все стихли.

— И поэтому… — снова пауза, — я обязана назвать тех, — чудный глубокий вздох, — кто поедет на следующий тур! Вот эти двое!

Вновь загремел и загудел гимн конкурса.

— Номер… пятнадцать…

Клоуны заскакали по залу, и из репродукторов понеслась фонограмма шума радости немножко раньше, чем конкурсанты и их родители успели что-то сообразить. Когда Тим понял, что случилось, он посмотрел на маму и удивился. Она вся съежилась, как будто испугалась.

— Ма?!..

Мама посмотрела не то чтобы на Тима, но на то место, откуда раздался его голос.

— Ма, — повторил Тим. — Чего ты все время такая?.. Мы же выиграли…

— Не «чего», а «почему», — мама поправила его машинально. — Я не могу думать сейчас… потом. — Ей казалось, что другие родители сделают ей темную. В то же время она еще не поняла, что случилось. Но удивлялась тому, что победа не произвела на нее того впечатления, которого она ждала.

Они с Тимом даже не расслышали, как назвали второе имя. Это была девочка. Она, не дожидаясь Тима, сразу потопала в круг. Мама Тима опомнилась и тоже подтолкнула его к кругу.

Он пошел в сопровождении глаза телекамеры, раздумывая: «Как они там выбирали? Чем это я лучше других?» Кто «они», его не интересовало — просто какие-то «они». Всякие «они», а не только те, что были в креслах.

Они с девочкой стояли в центре зала, и уже не одна, а четыре телекамеры плавали вокруг них, и Тиму казалось, что черные глаза камер моргают. Тим покосился на стены, догадываясь, что он там увидит, но всё равно к жути того, что увидел, оказался не готов. Огромные, неправдоподобные лица — числом четыре — были лицами Тима. Но он себя не узнавал. Это был не он, а какой-то ужас, принявший вид, похожий на него. Потом появились лица девочки. Со стен он перевел взгляд на физиономию соседки и заметил две вещи. Первая, что она удивилась своим изображениям ничуть не меньше, чем он, вторая — она изо всех сил не подавала вида, что трусит. Темные завитые кудряшки… Он заметил, что девочка не привыкла к своему пестренькому платью и банту. Все было на ней очень ровно, а потому казалось, что глупо. Костюм был глупее девчонки. Все было здорово и неправда.

Девочка повернула голову к Тиму, кое-что заметила и кое-что поняла. Она натянула носик, закусила губу и даже чуть притопнула ногой. В общем, как могла, выразила досаду.

Пока у них с Тимом проходила эта своя маленькая жизнь, вокруг галдела и пестрела жизнь чуть побольше — величиной с зал. Произносили речи какие-то важные люди. Кому-то давали подарки. Кое-что перепало и Тиму с девочкой, ее звали Мила. По залу продолжали мотаться уставшие и поэтому слегка придурковатые клоуны. Камеры летали, ряды редели, экраны пугали тех несчастных, которые попадали в фокус. Потом загремела музыка, и Тим почувствовал, что пора находить маму и мотать отсюда. Подарок его разочаровал: огромный медведь был для девчонок. Серый во дворе поднимет его на смех. Девчонке почему-то сунули поезд. Она разглядывала подарок и криво улыбалась.

Тим подмигнул ей и показал глазами на медведя. Она кивнула. И как раз вовремя. Музыка грянула еще громче. Это значило, что все уже напоздравлялись и напраздновались и пора заканчивать. Откуда-то сверху посыпались груды разноцветных воздушных шаров, некоторые из которых были с носиками и в очках. Клоуны как будто проснулись и заскакали в общем синхронном клоунском танце. Но каждый — там, где был, к удивлению тех, кто стоял рядом. Из-за этого все приняло вид какой-то ненормальной вакханалии.