Анатолий Бритиков - Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра

Физика, питавшая творчество Ж.Верна, сложилась под законом жёсткого рационализма, который сквозит в изречении И.Ньютона: «Гипотез же я не измышляю» [407] И.Ньютон - Оптика, или Трактат об изображениях, преломлениях, изгибаниях и цветах света. // М.: 1954. с.9. . Но уже в XIX веке Ф.Энгельс высоко оценил продуктивность гипотезы, называя её « формой развития естествознания, поскольку оно мыслит» [408] К.Маркс, Ф.Энгельс - Собр. соч., т.20. // М.: 1961. с.555. . Гипотетичность же является характернейшей чертой научной фантастики как рода искусства и типа мышления. Фантастическая идея, которая в центре творческого метода и в то же время детерминанта литературной формы, изобразительных средств научной фантастики, есть продолжение и развитие, есть мысленная реализация — и начало, источник — научного поиска.

Вообще искусство с его интуицией, считает выдающийся учёный и мыслитель В.Вернадский, сыграло ещё недооценённую роль в становлении научного познания. Современная «наука, — писал Вернадский, — отнюдь не является логическим построением, ищущим истину аппаратом (каким она зачастую представляется даже иным учёным, — А.Б.). Познать истину нельзя логикой, — подчёркивал он, — можно лишь жизнью» [409] Цит. по: В.Зинченко - Искусственный интеллект глазами психолога. // Знание - сила, 1984, №5. с.34. , иными словами, — всей полнотой практической деятельности, в которую входит и научное познание и которая вместе с тем является составной его частью.

В современной научной фантастике нагляднее всего прослеживается процесс перерастания художественным творчеством своей служебной роли «при науке», превращения в самостоятельный род и тип освоения действительности. В силу присущей художественной литературе способности отражать мир целостно, генеральным планом, используя богатство творческой интуиции, направленной в будущее, научная фантастика сегодня представляет собой своего рода лабораторию по «производству» и полигон по испытанию новых идей. На этом полигоне сегодня такая ситуация, что если в прошлом научно-фантастическое воображение обязано было держаться как можно ближе букве науки, то нынче наука сама приглашает к свободному поиску, не ограниченному ничем, кроме общих для любой формы современного мышления принципов реализма.

Такая ситуация, хотя и сложилась исторически недавно, зарождалась ещё в знаменательную эпоху Жюлем Верном и Уэллсом, когда подходил к концу творческий путь одного и начиналась писательская биография другого, когда заканчивался век ньютоновской физики и занималась эра эй�штейнова естествознания. Уже в то время обозначился поворот фантастики от частных истин, на основе которых создавались отдельные чудесные изобретения, к общенаучным догадкам, парадоксальным постулатам и аксиомам, не совпадающим с прежними научными представлениями, предвосхищающим новые пути познания.

Приведём свидетельство двух наших писателей о резонансе в России фантастики Герберта Уэллса. Мысль В.Катаева о том, что на людей его поколения, «чьё мировоззрение формировалось на грани двух веков — XIX и XX — влияние романов Уэллса было огромно и сохранилось до сих пор» [410] В.Катаев - Собр. соч. в 9-ти тт., т.8. // М.: 1971. с.452. , развил известный популяризатор науки Л.Успенский. Он писал: «Порою я думаю: в Аду двух мировых войн, в Чистилище великих социальных битв нашего века, в двусмысленном Раю его научного и технического прогресса, иной раз напоминающего катастрофу, многие из нас, тихих гимназистиков и „коммерсантиков” (воспитанников коммерческого училища, — А.Б.) начала столетия, задохнулись бы, растерялись, сошли бы с рельс, если бы не этот Поводырь по непредставимому. Нет, конечно, он не стал для нас вероучителем, ни глашатаем истины, он не объяснял нам мир, он приуготовлял нас к невообразимости (впрочем, одно без другого невозможно, — А.Б.). Его Кейворы (герой романа „Первые люди на Луне”, — А.Б.) и Гриффины (человек-невидимка, — А.Б.) расчищали далеко впереди путь в наше сознание самым сумасшедшим гипотезам Планка и Бора, Дирака и Гейзенберга». Л.Успенский, один из основателей Дома занимательной техники в довоенном Ленинграде, судил об этом с полным знанием дела. «Как смог бы мой рядовой человеческий мозг, — вспоминает он, — не разрушившись, вместить эйнштейнов парадокс времени», если бы Г.Уэллс не «впечатывал в наши души всю непредставимость своих четырёхмерных неистовств» [411] Л.Успенский - «Братски Ваш Герберт Уэллс...» / Сб.: Вторжение в Персей. // Лениздат: 1968. с.448-449. .

В перекличке и полемике с этими неистовствами, полемике художественной и научной, открытой и внутренней, идущей в отечественной литературе и литературной критике, кристаллизовались важнейшие темы, ключевые образы нашей фантастики, складывалось представление о современном фантастическом жанре как новом типе воображения — проективном или опережающем видении мира на «стыке» художественно-практического мышления с научно-теоретическим, формировались краеугольные понятия и критерии отечественного фантастоведения.

Г.Уэллс и Жюль Верн оставили нам взаимное сопоставление своих творческих позиций, до сих пор не утратившее интереса, так как оно высвечивает от первоистока истины и заблуждения сегодняшних дискуссий о фантастике. «Если я стараюсь отталкиваться от правдоподобного и в принципе возможного, — говорил создатель научно-фантастического жанра, то Г.Уэллс придумывает для осуществления подвигов своих героев самые невозможные способы» [412] Интервью Ч.Дауберау; на русском языке напечатано в газете «Новое время», 1904, №10-17 (приложение). . Уэллс и сам приходил к такому же заключению. В предисловии к сборнику своих произведений он отклонял честь называться «английским Жюлем Верном»: «На самом деле нет решительно никакого литературного сходства между предсказанием будущего у великого француза и этими фантазиями. В его произведениях речь почти всегда идёт о вполне осуществимых изобретениях и открытиях, и в некоторых случаях он замечательно предвосхитил действительность… Многие из его предсказаний осуществились. Но мои повести, собранные здесь, не претендуют на достоверность; это фантазии совсем другого толка. Они принадлежат к тому же литературному роду, что и „Золотой Осёл” Апулея, „Истинные истории” Лукиана, „Петер Шлемиль” (А.Шамиссо) и „Франкенштейн” (М.Шелли)… Они завладевают нами благодаря художественной иллюзии, а не доказательной аргументации» [413] Г.Уэллс - Собр. соч. в 15-ти тт., т. 14. // М.: 1964. с.349-350. .

Жюль Верн не писал сказок вроде уэллсовой «Двери в стене»; гиперболические предостережения его младшего современника остро социальны и глубоко психологичны, тогда как географические робинзонады и одиссеи самого Ж.Верна основаны на совсем другом интересе «научных приключений». Жюль Верн старался не отклоняться от законов физики, в то время как Г.Уэллс, по словам Ж.Верна, изобретал новые законы и так далее. Между ними, певцом и Кассандрой научно-технического прогресса, глубокое различие.