Анатолий Бритиков - Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра

Конечно, современную фантастику интересуют и обычные люди в необычайных обстоятельствах, в которых она испытывает своих героев долгом и совестью, любовью и преданностью, то есть с тех же позиций, что и всё остальное искусство. Но это не самое главное. В своём специфическом ракурсе обычного психологизма фантастика в лучшем случае идёт параллельно реалистической литературе.

Её особый интерес — в необыкновенном герое, который попадает в обыденную или фантастическую обстановку. Например, робот среди нас или разумное существо иного мира, или преображённый человек, почти что инопланетянин. Ведь тот же фантастический робот, мыслящий и действующий подобно нам, но в то же время иначе, не просто совершеннейшая машина будущего, это ещё и новый взгляд на человека — с точки зрения некоего канона разума вообще, это наша попытка испытать самих себя каким-то высшим критерием и заодно представить себе саму возможность, целесообразность такой необычной меры.

Особый интерес фантастики направлен на необычайные резервы нашей психофизиологии, которые она стремится оценить как предпосылку целостного, духовного и вместе с тем биологического усовершенствования человека. Она сама ещё несовершенна — по сравнению с нефантастическим искусством — в эстетическом воспитании чувств, однако, художественная литература через фантастику вплотную обращается к природным возможностям интеллекта. Диалектика разума, в отличие от диалектики чувств (это различие мы вообще ещё мало понимаем), заметно меньше исследованная искусством, не просто тема. Интеллектуальный потенциал — другая половина внутренней жизни — источник той творческой активности, что подняла человека над животным царством.

Особенная тема человековедения в этом плане, например, задача «свинчивания» сознания с загадочным подсознанием и пробуждение того почти неуловимого, что, тем не менее, уже начинают именовать сверхсознанием. В этой связи фантастику интересуют границы возможных, желательных и нежелательных метаморфоз наподобие тех, что были воспеты на заре европейской литературы Апулеем и Овидием.

Мы часто не отдаём себе отчёт в том, что, например, электрорегуляторы сердечной деятельности, вживляемые прямо в тело, искусственные кровеносные сосуды, «запасные части» сердца и т.п. положили начало куда более радикальным изменениям наших естественных возможностей. Результатом может быть, скажем, неуязвимость к смертельным болезням и травмам, как в повести братьев Стругацких «Обитаемый остров».

Для фантастики, конечно, имеет значение не столько то, возможна ли в принципе та или другая биологическая метаморфоза, сколько — возвысит ли она человека. Желаемое долголетие, бессмертие — не угрожает ли оно нашим нравственным устоям, как случилось с богоподобными галактами в трилогии С.Снегова. Насколько вообще останется человек человеком, надели он себя такими экзотическими свойствами, какие нечаянно обрели персонажи романа С.Павлова «Лунная радуга», какими одарила природа аборигенов далёкой планеты О.Ларионовой «Где королевская охота».

Задачи фантастики, конечно, не в том, чтобы посеять сомнение, породить недоверие, а в том, чтобы предвидеть и оценить желательные и нежелательные пути вмешательства научно-технического прогресса в нашу «божественную природу».

В современном состоянии научно-фантастический жанр явно перерос первоначальное «машиноведение», но не отказывается от изображения техносферы ради гомосферы, а наоборот, раскрывает противоречивую и всё более тесную, всё усложняющуюся обратную связь между ними. Он стремится постигнуть вселенную человека не столько через диалектику души современника, сколько в проекции на будущее тех обратных связей души и тела, которые мы только-только начали разгадывать. Подобным образом астрофизика экстраполирует из прошлых и настоящих процессов Галактики грядущую картину звёздных миров. Это, может быть, самая главная общекультурная функция научной фантастики на современном этапе, хотя она не всегда отчётливо различима в литературной специфике жанра.

Научная фантастика как ветвь художественного человековедения проделала эволюцию от персонажа-«датчика», персонажа-рупора фантастической идеи — к человеку историческому, точнее сказать, к герою-человечеству на грандиозном его пути от первобытного становления к высшим ступеням будущего развития. И дело не только в том, что её современный герой выступает больше обобщённым представителем «рода», чем индивидуально-типичным характером (нефантастическая литература за последнее время тоже, кстати сказать, тяготеет, по наблюдениям критики, к какому-то типологизированному герою, менее индивидуальному, чем прежде). Дело ещё и в том, что герой современной фантастики часто олицетворяет масштабную научно-художественную гипотезу, непосредственно затрагивающую жизненные интересы всего человечества, на десятилетия и века вперёд.

Что обещает нам освоение космоса? Ящик Пандоры, открытый ядерной физикой? Вмешательство в природное равновесие планеты? А что сулит генная инженерия, которая вторгается в заповедную тайну живого? Такие вот глобальные, космические проблемы науки и практики современной жизни, каждая из которых способна изменить до неузнаваемости наш окружающий и внутренний мир, предстают через «типологизированного» героя фантастики, являясь вместе с тем и насущными будущими проблемами художественного уже не человеко-, а человечествоведения. И все типологические черты научно-фантастической литературы, о которых выше шла речь: укрупнённое изображение в типологизированном представителе человечества процессов техносферы, человеческой мысли и чувства в их некой синкретической целостности, все эти глобальные, космические ракурсы, ограничивающие фантастику от нефантастики, как в фокусе, сходятся в способности привлекать к решению своих идейно-художественных задач авторитет будущего.

Не просто необычайное отстранение, в чём иногда полагают своеобразие современной фантастики, но именно «отстранение в будущее» есть та особая призма, с помощью которой она ориентирует нас в усложняющемся с космической скоростью современном мире. В отличие от традиционной нефантастической литературы она непосредственно обращена в то самое завтра, которое нам теперь стало жизненно важно предугадать уже сегодня, чтобы не было поздно.

В статье «Логика ядерной эры», напечатанной «Правдой» в сорокалетие победы над фашизмом, известный белорусский прозаик А.Адамович, размышляя о том, какой должна быть литература в нынешнем мире, «где против жизни нацелено столько мегасмертей», писал, что литература, если она желает активно участвовать в спасении будущего, должна «воспринять логику мышления нашей эпохи» [334] Правда, 1985, 22 июня. .