Анатолий Бритиков - Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра

Иначе пришлось бы рассматривать художественную фантастику просто как любительскую часть научной прогностики, на что иногда и сбивается литературная критика. Художественным исследованием социального человека ее делает не столько соответствующая тематика и непосредственное изображение персонажей (как часто полагают), а, прежде всего, критерий человека, подразумеваемый в том числе и в естественно-начных прогнозах. Между прочим, значение художественной фантастики для научного прогнозирования не столько в популяризации идей, взятых на переднем крае науки, сколько в осмыслении возможных пределов познания в той или иной области с точки зрения идеала человека. «Мифологизация» начинается не там, где превышаются наличные возможности науки и техники, а там, где утрачивается общечеловеческая целесообразность «слишком смелого» предвидения. Вот эта гуманитарная целесообразность и определяет то равновесие между научными и фантастическими представлениями, о котором уже шла речь в нашей статье.

Но с мифологизацией ли мы имеем дело, прежде всего и главным образом, когда речь идет о «кризисе» современной фантастики — вот в чем вопрос. На наш взгляд, категория мифа излишне усложняет и вместе с тем не нужно упрощает картину некоторых явлений «кризиса». Скажем, в фантастику проникли и не без ее влияния сложились «апокрифы» вроде легенды о посещении Земли космическими пришельцами, упоминаемой в диалоге Ю.Кагарлицкого и Е.Парнова. Действительно, эта легенда, мягко говоря, не принесла фантастике славы. Но не потому, что предположение о пришельцах само по себе было абсурдным, а потому, что к космическим факторам и некоторым земным загадкам, в равной мере требующим научно-философского уровня мысли, приложено было банальное обиходное осмысление. Иным фантастам как-то и в голову не пришло, что, скажем, циклопические сооружения и удивительные образцы древней металлургии, архаичные произведения живописи и скульптуры, связываемые с пришельцами, вполне могут быть объяснены и без них. Мода, сенсация, а также, чего греха таить, изрядная доля невежества — вот некоторые очевидные причины превращения красивой научно-фантастической гипотезы в дурную выдумку, и все они вряд ли имеют отношение к мифомышлению.

Справедливей говорить об эпигонской тенденции, когда оригинальные допущения превращаются в банальные общие места. Эпигонская литература не всегда ничтожна. Появление ее часто бывает даже показателем определенного успеха жанра, темы, литературного направления, но не в пору подъема, а в некой критической точке. В самом деле, средний литературный уровень фантастики сегодня не ниже, а выше, чем десять — пятнадцать лет назад, и тем не менее нередко как раз произведения беллетристически более удачные не вызывают такого интереса, как иные романы-трактаты. Не потребительского, разумеется, интереса, а того самого интеллектуального, что справедливо связывают с тяготением современной фантастики к философскому размышлению.

Скажем, повести А. и Б.Стругацких «Обитаемый остров» и «Отель „У погибшего альпиниста”» читаются залпом, как детективы Агаты Кристи. Но если принять выводы анкетных опросов читателей, а они утверждают, что фантастика привлекает прежде всего оригинальными идеями и гипотезами, то в эти свои произведения братья Стругацкие вложили слишком мало новых идей и слишком много перенесли старых, уже отработанных ими. Начав в свое время с «технической» фантастики, писатели удачно перешли к социальной. Кто не помнит их превосходной, хотя в чем-то и спорной, повести «Трудно быть богом»! Социальные мотивы явились там непосредственным объектом философского размышления. А в «Обитаемом острове» Стругацкие, отчасти повторив тему той повести, переместили центр тяжести с социально-психологической драмы на динамику приключенческих коллизий. Перед нами детектив с примесью фантастики, которая выполняет здесь функцию фабульных мотивировок. В «Отеле „У погибшего альпиниста”» эта служебная ее роль выступает еще откровенней, а нравственная «нагрузка» еще облегченней. Без фантастики писатели, как видим, не обошлись, но подобрали ей применение попроще…

Каждый писатель, разумеется, волен идти своим путем и вчерашнему автору научно-фантастических романов не заказано нынче писать околофантастические. Но не примечательно ли, что Аркадий и Борис Стругацкие, некогда выступавшие против приземленной «технической» фантастики, ныне оказались вовлечены в не менее, хотя и в другом отношении, приземленный массовый поток. И когда признанные лидеры жанра столь круто отходят от научной фантастики, не получает ли кризис еще одно объяснение? История литературы полна примеров того, сколь велико бывает воздействие интересной и яркой художественной индивидуальности на литературный процесс.

Разумеется; литературный процесс формируется в конце концов объективными обстоятельствами. Негативное воздействие некоторых из них мы уже отметили. Другие еще не ясны и вообще, может быть, трудно определимы в нынешней переходной для фантастики фазе. Но зато третьи, уже не столько объективные в полном значении, сколько внешние по отношению к литературному процессу, во многом зависят от самих же фантастов. Самоповторения и отступления на позиции более легкого жанра, когда они проглядывают в творчестве писателей, выступавших прежде застрельщиками и новаторами, не столько даже заразительны для других, сколько узаконивают инфляцию научной фантастики в глазах общественности. Не зря в последней дискуссии в «Литературной газете» можно встретить заголовок «Кризис отношения к фантастике». Писательская позиция как бы подтверждает эмоциональное неприятие «техницизма» некоторыми читателями, критиками и издателями. Однако, уход в условно-поэтическую фантастику ни в коей мере не способен осветить те проблемы, которые вызывает присущее современному человеку чувство отчуждения от «машины».

Размышляя о причинах вымывания оригинальных идей из творчества таких талантливых писателей, как братья Стругацкие, приходишь к выводу, что корень зла здесь в сознательном отказе от принципа научной фантастики. Писатели прямо о нем заявляли и — безуспешно — пытались теоретически его обосновать. Невозможно понять ход мысли, согласно которому научный критерий художественной фантазии отождествляют с каким-то механическим расчетом и даже чуть ли не с одним техницизмом тематики. Во всяком случае, для Стругацких, как можно видеть по их теоретическим высказываниям, принцип научной фантазии неприложим к социальной тематике. Возьмем теперь одну из лучших в художественном отношении их вещей — повесть «Улитка на склоне» — и посмотрим, к чему эта теория ведет.