Лев Василевский - Александр Блок. Стихи о Прекрасной Даме

Целый том стихов об одной прекрасной даме — теперь, когда у всех русских людей одна общая прекрасная дама, и к ней все мысли, все чувства, все переживания… Постараемся, однако, отвлечься от условий минуты и присмотримся к самым стихам. Основное свойство всех стихов сборника это — искусственная простота и, как следствие этого, неискренность. Даже в обращении к женщине, где непосредственность чувства легче всего могла бы предохранить автора от нарочитости, даже в них придуманность и поза. Образы не лишены местами красивости, настроения, изящества, но и красивость, и изящество — внешние, холодные, неподлинные.

Разве так перерождаются под влиянием любви к женщине, разве это — язык полюбившего и просветленного сердца? "В тихом воздухе тающее, знающее… Там что-то притаилось и смеется. Что смеется? Мое ли вздыхающее. Мое ли сердце радостно бьется? Весна ли за окнами — розовая, сонная? Или это ясная мне улыбается? Или только мое сердце влюбленное? Или только кажется? Или все узнается?" ("Отворяются двери — там мерцанья…"(1903)). Так радуются счастливой любви, так переживают влюбленность? Нет, пером автора водит желание новизны во что бы то ни стало, какой угодно ценой; автор отравлен новизной.

Резкое впечатление фразы и выдумки производят и другие пьесы, не относящиеся к личной любви. Таково стихотворение о зеленой лампадке и лучиках ("лучики побежали — три лучика") ("Темная, бледно-зеленая…" (1903)) , таково дикое стихотворение о «Городе» ("Блещут искристые гривы золотых, как жар, коней; мчатся бешеные дивы жадных облачных грудей… (?) Красный дворник плещет ведра с пьяно-алою водой, пляшут огненные бедра проститутки площадной…") ("Город в красные пределы…" (1904)) . Приведем, наконец, кусочек совершенно бредового стихотворения «Обман» (1904).

И этот бред тянется не «раз-два», а на протяжении девяти длинных строф. В стремлении к новизне г. Блок сплошь и рядом игнорирует ритм; стихи ковыляют, спотыкаются, ерзают в разные стороны. Конечно, у автора достаточно и музыкального чутья, и уменья писать стихи, чтобы избегать этого «ковыляния» размера, но он делает это сознательно, во имя новизны quand-meme (несмотря ни на что (фр.)). Но неужели такая «новизна» ценна? Что останется от стихотворной формы, если отнять у нее ее основное свойство — размеренность, ритмичность? Всякое истинное расширение форм стиха, действительное обогащение приемов поэтического творчества можно только приветствовать, но можно ли признать обогащением то новое, что подрывает основную суть обогащаемого? Но не только с требованиями ритма не считается часто автор — попадаются места, в которых нельзя уловить и смысла также. Что, например, значит следующая строфа:

("Мой любимый, мой князь, мой жених…" (1904)) .

Или:

("Тебя скрывали туманы…" (1902)) .

Очень часто плохи и рифмы: верно — двери, несказанны — Осанна, недвижны — непостижной, холодом — молотом, синею — инее, снежная — нежное и др. Одно стихотворение автор заканчивает так:

("Я был весь в пестрых лоскутьях…" (1903)) .

Да так писать — скажем и мы — довольно. Мы не станем "бессмысленно смеяться" над автором, но и нам "становится больно" при виде сознательного самоуродования и кривляния: не всякие "ужимки и прыжки" означают новизну. [1] Впервые очерк был опубликован: Мир Божий. 1905. № 3. С. 98 — 99. Лев Маркович Василевский (1876–1936) — журналист, литературный и театральный критик демократического направления, поэт, беллетрист, врач; написал несколько рецензий на поэтические сборники Блока и на театральные постановки пьес.

Впервые очерк был опубликован: Мир Божий. 1905. № 3. С. 98 — 99.

Лев Маркович Василевский (1876–1936) — журналист, литературный и театральный критик демократического направления, поэт, беллетрист, врач; написал несколько рецензий на поэтические сборники Блока и на театральные постановки пьес.