Колин Уилсон - Мастерство романа

Может сложиться впечатление, что после того, какую реакцию у читающей публики вызвали романы «Новая Элоиза» и «Вертер» , любое повторение подобного эффекта было бы уже невозможно. Однако такое повторение было , и, как следовало ожидать, семь лет спустя после выхода в свет «Вертера» , но на сей раз уже в форме драматического произведения. Его автором был Фридрих Шиллер, начавший писать свой опус в восемнадцатилетнем возрасте. Сегодня, само собой разумеется, драма «Разбойники» кажется нам несколько напыщенной, мелодраматической и нелепой. Однако многими современниками Шиллера она считалась одной из наиболее опасных книг, когда-либо написанных рукой человека. Ницше как-то приводит слова одного старого немецкого офицера: «Если бы Бог знал, что Шиллер напишет своих «Разбойников» , он не создал бы мир».

Подобно «Юлии» и «Вертеру» , книга являлась плодом глубокого разочарования. Шиллер был сыном полкового хирурга, и уже с малого возраста был записан на службу к правителю своего отца, Герцогу Вюртембургскому. Герцог распорядился, чтобы Шиллер стал доктором. Однако у юноши отсутствовал всякий интерес к медицине, чего не скажешь о его страстном увлечении литературой. Герцог воспротивился подобным увлечениям и запретил Шиллеру писать. В возрасте двадцати лет Шиллер становится доктором и находит тем самым деньги для выхода в свет «Разбойников» , оплачивая издание книги из собственного кармана. (Издание, естественно, было анонимным). Два года спустя пьеса была поставлена в Театре города Маннгейма; Шиллер покинул службу, чтобы быть в день премьеры в театре. Публика, переполнившая зрительный зал, в котором присутствовало множество интеллектуалов из близлежащих городов, встретила спектакль с восторгом. Бурные аплодисменты, которые доносились до Шиллера, сидевшего в дальнем углу театра, стали для него началом славы.

Герцог подписал приказ об аресте Шиллера. (Все было намного серьезней, чем может показаться; немецкий поэт Шубарт был арестован за свои сатиры на герцога, проведя в тюрьме десять лет безо всякого судебного разбирательства). Шиллер бежит со службы и становится в Маннгейме драматургом местного театра, чтобы затем получить место профессора истории в Йене и стать близким другом Гете. Большое напряжение сил подорвало здоровье Шиллера, который скончался от туберкулеза в возрасте сорока пяти лет, став живым воплощением идеи о том, что гении умирают молодыми, поскольку они слишком совершенны для этого несовершенного мира.

«Разбойники» являются драмой, исполненной неистового и яростного протеста против тирании, — но не тирании человеческой, а против жизни вообще, против отсутствия в человеке духовной свободы, против Бога. Это история о двух братьях: Франце и Карле Мооре, — один из которых является гнусным интриганом, а другой — пылким идеалистом. Оба они влюблены в одну девушку. Каким-то образом Францу удается убедить отца лишить Карла наследства. Когда Карл узнает об этом, им овладевает ярость; он собирает вокруг себя своих бывших товарищей, которые готовы поддержать Карла и становятся во главе с ним бандой разбойников. Ими движет желание убивать, насиловать, грабить, сметать с лица земли любые преграды, установленные обществом. Человек рожден для того, чтобы быть полностью свободным, как заявляет Карл. «Мне ли отдавать свое тело на откуп судам и сковывать собственную волю в сетях закона? Разве может пресмыкающееся закона справиться с высоким полетом орла? Еще никогда закон не создавал великого человека; лишь свобода творит титанов и героев».

Исходя из этого, Карл со своими разбойниками становится проклятием окрестных деревень, выражая собственную свободу в виде убийств, разбоя и насилия (они оскверняют целую женскую обитель), но делая это исключительно из высоких побуждений. Невероятная запутанность сюжета и нелепость развязки не должны нас здесь интересовать. Франц сгорает заживо, отец сходит с ума, Карл убивает свою возлюбленную — по ее же собственной просьбе — а затем сдается.

Двадцатый век показал, какое влияние могут оказать «Разбойники» на целую эпоху. Их безумная диалектика свободы вдохновила целое поколение провидцев, мечтателей и революционеров. «Еще никогда закон не создавал великого человека; лишь свобода творит титанов и героев». Поэтому законы несправедливого общества заслуживают попрания, а преступное насилие — своего оправдания. Мы больше не плачем над судьбой Юлии и Вертера, но два столетия спустя, после того, как «Разбойники» увидели свет, перед судом присяжных города Лос-Анджелеса предстал Чарльз Мэнсон, оправдывая в своих речах перед смущенным жюри банду собственных разбойников, объявивших войну «свиньям» (буржуазии). И ему вторили все политические активисты, оправдывавшие насилие, начиная с русских анархистов конца девятнадцатого века до Симбионистской Армии Освобождения, похитившей Патрицию Херст.

Кажется почти невероятным, что с появления «Памелы» до выхода в свет «Разбойников» прошло всего лишь сорок лет. Тем не менее между ними, кажется, лежит целая пропасть веков. Менее, чем через десять лет грянет Французская революция, духовную ответственность за которую в немалой степени несут Руссо и Шиллер. Времена порядка — и авторитетов — прошли; начиналась современная эпоха. И начало этому движению было положено за какие-то пятьдесят до этого, в эпоху доктора Джонсона, когда на книжных прилавках Лондона появилась книга под названием «Памела» . Четырем писателям удалось повлиять на ход истории в большей степени, чем камерам пыток инквизиции или армиям Фридриха Великого.

Шиллер оказался прав; роман — и его малое подобие пьеса — стали выразителями нового измерения человеческой свободы. Естественно, масштабы романа шире, чем масштабы драматического произведения; роман способен создать воображаемый мир природы и целых исторических эпох. Роман способен возвести иных разочарованных в жизни дочерей священников, — наподобие Джейн Остин и Эмилии Бронтё, — в ранг настоящих творцов. И в течение девятнадцатого века империя романа расширила свои границы куда как в большей степени, нежели это удалось империям Александра Великого или Юрия Цезаря. Готический роман погрузил нас в царство ужаса, наполненного демонами, оборотнями и вампирами. Вальтер Скотт изобрел нечто в роде машины времени, которая могла перенести читателей на Святую Землю времен Ричарда Львиное Сердце или на поля сражений Франции вместе с Квентином Дорвардом. Бальзак создал целый мир больших городов с их мостовыми и мрачными домами. Диккенс был настолько восхищен собственным даром заставлять целое поколение людей смеяться и плакать, что в конце концов порвал сосуды в горле во время столь излюбленного им чтения перед публикой. (Он же, между прочим, оказался родоначальником нового жанра, вложив в слова своего героя из «Холодного дома» инспектора Беккета имя «детектива», впервые используя его в литературе). Достоевский вновь возвел роман в ранг метафизического размышления над смыслом человеческой свободы, заново выразив мысль о том, что через собственное страдание человек способен стать Богом в большей степени, чем он о себе думает. А в самом конце века Герберт Уэллс уже отправлял своих читателей на луну и описывал завоевание земли пришельцами с Марса. Похоже, уже не осталось никаких преград для человеческого воображения; роман благодаря своей силе выражения оказался способен проникнуть во время и пространство.