Т Тархов - Меж двух времен. Хроники Уильяма Шекспира

Вечером, вернувшись в усадьбу, Скаллагрим и все домашние сели за стол. «Эгиль не занял своего места. Он вошел в дом и подошел к тому человеку, который был у Скаллагрима надзирателем над работами и казначеем и которого он очень любил. Эгиль нанес ему смертельную рану, а затем пошел и сел на свое место. Скаллагрим не сказал на это ни слова, и все было спокойно, но отец с сыном больше не разговаривали, ни дружески, ни враждебно. Так прошла эта зима».

Королева Фредегонда со своим мужем, суас-сонским королем Хильперихом. VI век.

Поражает здесь даже не сам факт бытовых убийств, а их обыденность. И окружающие, и автор саги воспринимают подобное поведение как естественное — «все было спокойно». Неудивительно, что в хронике Саксона Грамматика Фенгон убивает брата в открытую, без затей, — поступок, конечно, не самый честный, но вполне приемлемый по нормам раннесредневековой морали. Единственное оправдание, которое он выдвигает, — жалость к королеве Геруте, которая якобы «терпела от мужа лютую ненависть. И брата он убил ради ее спасенья, ибо ему казалось нетерпимым, чтобы нежнейшая, без злобы, женщина страдала от тяжелейшей надменности супруга. И уверение достигло цели».

Но за шесть-семь веков, протекших между летописным Гамлетом и царствованием королевы Елизаветы, общественная атмосфера в Европе радикально изменилась. Французский историк Люсьен Февр, несколько упрощая реальный процесс, пишет: «Вдруг в конце XV — начале XVI столетия разражается революция: люди осознают свою интеллектуальную нищету. Они пускаются на розыски пропавших сокровищ, находят один за другим куски, разбросанные по библиотекам и чердакам монастырей; люди обретают способность пользоваться этими сокровищами, то есть героическим усилием воли снова обучаются читать на настоящей латыни, на классическом греческом языке и даже на древнееврейском, бесполезном для познания наук, но необходимом для толкования религиозных текстов.

Тогда наступает опьянение. Битком набитые античностью, внезапно поступившей в их распоряжение, эти гуманисты, осознав свой долг, принимаются за дело. Они призывают себе на помощь книгопечатание, которое только недавно изобретено. На подмогу им приходят новые, только что ими полученные географические знания, которые резко расширили их духовный горизонт — так же как и горизонт физический. И тогда из Пифагора вырастает Коперник, из Коперника — Кеплер, из Кеплера — Галилей».

Жизнь становится если не более легкой, то, по крайней мере, значительно менее грубой. С картин художников эпохи Возрождения на нас глядят уже не насупленные карточные короли или святые подвижники, а вполне реальные, изящные и лукавые красавицы, знатные сеньоры с интеллигентными лицами.

Англичанам — современникам Шекспира уже трудно представить открытое беззаконное убийство. В пьесе Клавдий (ипостась Фенгона) умерщвляет брата тайком, с помощью яда. А раз так, возникает необходимость объяснить, каким образом факт убийства становится известен окружающим.

Для нас естественно предположить наличие свидетелей. Но Шекспир и его зрители одной ногой стоят в Средневековье (ведьм в то время еще сжигали живьем). Об убийстве сообщает Призрак — тень убитого короля. Этому таинственному свидетелю и его показаниям посвящен весь первый акт. Сперва Призрак молчаливо фланирует перед ночными стражниками, те рассказывают о чудесном явлении Горацио, а уж он делится тайной со своим другом Гамлетом.

Скандинавские современники Гамлета славились свирепостью. Фигура викинга работы скульптора С. Шове.

Мнимое безумие Гамлета у Саксона Грамматика и у Шекспира имеет совершенно разные причины. В хронике принц прикидывается сумасшедшим из опасения, что Фенгон, убивший брата, не постесняется укокошить и племянника. Принц должен убедить дядю, что совершенно безобиден, — только так он может избежать гибели. Да и имитация психического расстройства в пьесе и в хронике также выглядит по-разному. Вот как описывает встречу с Гамлетом Офелия:

А так Гамлет беседует с Офелией:

Гамлет.— Леди, можно к вам на колени? (Растягивается у ног Офелии).

Офелия.— Нет, милорд.

Гамлет.— То есть виноват: можно голову к вам на колени?

Офелия.— Да, милорд.

Гамлет.— А вы уж решили — какое-нибудь неприличие?

А вот для симуляции сумасшествия в VII–IX веках недостаточно было нести околесицу или утверждать, что ты Кай Юлий Цезарь. «Ежедневно в покоях своей матери, грязный и безучастный, кидался он на землю, марая себя мерзкой слякотью нечистот. Его оскверненный лик и опачканная грязью наружность являли безумие в виде потешного шутовства. Что бы он ни говорил, соответствовало такому роду безумия, что бы ни делал — дышало безмерной тупостью».

Итак, в пьесе Гамлет сперва не подозревает о тайном убийстве. Однако его дядя не уверен, что правда не просочилась каким-то образом наружу. В безумии племянника

Клавдий не сомневается, но ему важно знать причину — виновата здесь неразделенная любовь или нечто более опасное, к примеру излишняя осведомленность. Чтобы это выяснить, король по совету Полония организует встречу принца с Офелией.

Актер А. П. Ленский в роли Гамлета в постановке Малого театра. Конец XIX века.

В хронике инсценировка свидания Гамлета с женщиной в отдаленной части леса имеет несколько иную цель. Несмотря на регулярные купания в нечистотах, принца подозревают в ловком обмане и пытаются «поймать на живца». По рассуждению его хитроумных врагов, «любовная страсть слишком велика, чтобы ее можно было скрыть». А «потому, если тупость его притворна, он не упустит случай и тотчас уступит порыву страсти». Иными словами, экспериментаторы в соответствии с нравами своей эпохи убеждены, что если принц лишь прикидывается сумасшедшим, то, столкнувшись в безлюдном месте с женщиной, он, как любой нормальный человек, немедленно на нее набросится. Однако Гамлет с помощью своего молочного брата оставляет врагов с носом: «И вот он повстречался с женщиной, подосланной дядей и будто случайно оказавшейся на его пути в темном месте, и овладел бы ею, не подай ему безмолвно его молочный брат знака о ловушке… Встревоженный подозрением о засаде, он обхватил девушку и отнес подальше к непроходимому болоту, где было безопаснее. Насладившись любовью, он стал просить ее весьма настойчиво никому не говорить об этом; и о молчании было с такой же страстностью обещано, как и испрошено. Ибо в детстве у обоих были одни и те же попечители, и эта общность воспитания соединила тесной дружбой Гамлета и девушку».