Владимир Набоков - Комментарий к роману Евгений Онегин

Захватив в обратный путь соболя, горностая, русскую лису (с белым воротником и рыжую) и волка (московского и азовского), он вернулся в Константинополь в 1704 или в начале 1705 г., а летом 1705-го опять отправился в Азов и Москву, везя новый ситец, новые тайные депеши от Петра Толстого и живой подарок царю {306} .

Ясно, что Ганнибала получили в период между двумя поездками Владиславича из Константинополя. Судя по письму царя брату константинопольского посла Ивану Толстому, коменданту Азова, Владиславич оказался в Москве с донесениями и, вероятно, с арапчонком не позднее 12 января 1706 г. (точную дату его приезда легко установить по неизданным документам из местных архивов). В 1716–1722 гг. Владиславич ездил с дипломатическими поручениями в Венецию и Рагузу, а в 1725–1728 был послом в Китае.

К приезду Ганнибала в Россию у Петра I в самом разгаре была шведская кампания, с военными действиями в Польше, имевшими переменный и призрачный успех. С 8 июля по 1 августа 1705 г. {307} он оставался в Вильно и приехал в Москву (из Гродно) 19 декабря 1705 г., где пробыл до 13 января 1706 г., а затем через Смоленск отправился обратно, дабы поупражняться в военном деле. В Москве он развлекался устройством анатомического и биологического музея, перед которым разбил ботанический сад. Несомненно, арапчонок пришелся ко двору как очередная диковина. В июле — августе 1706 г. Петр посетил Киев и, снова отправившись на север, поспел в «Питербурх» (или в «Парадиз», как он ласково звал только что заложенный город) как раз к увлекательному зрелищу первого наводнения — 11 сентября 1706 г. Забавнее всего был вид людей, жмущихся на крышах полузатопленных домишек.

Петр снова оказался в Вильно (на обратном пути из Варшавы в Петербург) 24 сентября 1707 г. и пробыл там до 10 октября. Именно тогда и окрестили самое меньшее четырнадцатилетнего абиссинца, получившего при крещении имя Петр {308} . Почти в то же время (27 сентября 1707 г.) его царственный крестный намарал записку о наречении потомства Лениты или Ленты (от лат. «lenis» — «кроткий» или «lentus» — «цепкий», «медлительный») — английского мастиффа; двумя годами ранее (30 июня 1705 г.) в Полоцком монастыре царь натравил эту собаку на Феофана, слишком невоздержанного на язык монаха-униата из ордена св. Василия, а потом сам разрубил его надвое саблей. Псевдоклассические клички семи щенков, безусловно переведенные царем из какого-то расхожего сборника имен, звучат в обратном переводе с неуклюжего русского языка Петра так Пиррус (рыжий), Эос (заря), Аэтон (яркий), Флегетон (пылающий), Паллада, Нимфа и Венера. Фамилию Аннибал, в конце концов доставшуюся арапу, тоже мог придумать просвещенный монарх, хотя есть и другие предположения {309} (см. ниже «Ганнибал и Аннибал») Судьбу молодых мастиффов можно проследить по другой записке, писанной две недели спустя (10 октября 1707 г.), в которой царь приказывает найти из числа его иностранных подручных какого-нибудь умельца для обучения собак всяким фокусам, например снимать шляпу, вскидывать игрушечный мушкет, маршировать в воду с боевой выкладкой.

В то время, по сообщениям западных наблюдателей, повторное или первое крещение и детей и взрослых при петровском дворе состояло в троекратном обливании холодной водой с головы до пят. Если Ганнибал родился абиссинским князьком, его должны были крестить при рождении, так как Абиссиния приняла христианство на шесть веков раньше России, но вполне вероятно, что в плену турки сделали его мусульманином («побасурманили» на тогдашнем русском), что бы под этим ни подразумевалось. Вопрос этот, однако, совершенно праздный, поскольку, во-первых, на взгляд русских любой африканец был язычником и, во-вторых, обряд, который свершился над малолетним арапом в Пятницкой церкви в конце сентября или начале октября 1707 г. (а не в 1705-м, как почему-то выбито на памятной доске) {310} с восприемниками Петром I и Христиной Эбергардиной, женой Августа II, короля Польского {311} , производился в буйной и фарсовой атмосфере царского двора, где чмокались уроды на своих потешных свадьбах, а шуты возводились в губернаторы Баратарии. Кажется, за несколько месяцев до крещения какие-то усердные придворные и впрямь попытались женить арапа: в письме из Польши от 13 мая 1707 г царь пишет советнику Автоному Иванову, что он против брака арапа, — видимо, с дочерью негра в услужении какого-нибудь вельможи, или с карлицей, или с домашней дурой, с шутихой. Для гена, участвовавшего в создании Пушкина, минута эта была критической, и царь заслуживает благодарности за выправление путей судьбы.

Теперь, когда лучи света истории стали понемногу проливаться на предмет нашего исследования, мы наконец можем отказаться от утомительной затеи обсуждения бурлескной и помпезной «Немецкой биографии», полной всяческого вздора, — довольно уж я цитировал и пересказывал ее! Перейдем к анекдотам о юности Ганнибала.

Самый известный рассказан с нелепейшими подробностями в «Немецкой биографии» и с индивидуальными отклонениями повторен Голиковым и Пушкиным. Суть его в том, что молодой Абрам, став пажом (или помощником пажа) у царя, спал в соседней комнате и доказал свою сообразительность, переписывая наброски указов, которые его господин царапал ночами на грифельной доске {312} .

Среди серии пушкинских заметок, озаглавленных «Table Talk» («Застольные разговоры», 1836–1837), восьмая, опубликованная посмертно в 1873 г. в «Вестнике Европы», о которой Пушкин пишет, что «анекдот довольно не чист, но рисует обычаи Петра», — гласит: «Однажды арапчонок, сопровождавший Петра I в его прогулке [отвергнутое начало: „Маленький арап Ганнибал сопровождал Петра I“], остановился за некоторою нуждой и вдруг закричал в испуге: „Государь! Государь! из меня кишка лезет“. Петр подошел к нему и, увидя, в чем дело, сказал: „Врешь: это не кишка, а глиста“, — и выдернул глисту своими пальцами».

В документе от 20 декабря 1709 г. (приводится у М. Вегнера, с. 23) есть место: «По приказу [царя] деланы кафтаны: Якиму карле и Абраму арапу, к празднику Рождества Христова, с камзолы и штаны. Куплено сукна красного обоим по осьми аршин… им же пуговиц медных» {313} . Е. Шмурло (1892) туманно говорит о каких-то документах, где «три раза упоминается Абрам вместе с царским шутом Лакостой» {314} . Это Иан Декоста или, точнее, Ян д'Акоста, любимый придворный шут Петра, крещеный еврей родом из Голландии [990]. В другом анекдоте говорится, что как-то летом приблизительно 1715 г., накануне отплытия царя из С.-Петербурга в Ревель, царский врач Лесток [991]и камергер Жонсон [992], два весельчака, увидя, что царский дурак, Тюриков {315} , заснул на палубе, сыграли с ним шутку в духе той эпохи: присмолили ему длинную бороду к голой груди. Проснувшись, бедный шут взвыл, прервав занятия царя по прокладке курса и порке матросов, и тот, затопав по палубе, налетел на невинного Ганнибала и в ярости немилосердно отстегал его линьком {316} . За обедом шалуны не могли удержаться от смеха при виде понурого мавра. Когда добрый царь, тоже любитель порезвиться, узнал причину веселья, то расхохотался и сказал Абраму, что поможет делу, закрыв глаза на следующую его провинность.