Владимир Набоков - Комментарий к роману Евгений Онегин

Лорнет — это монокль «красавчика» XVIII столетия.

У Грибоедова в «Горе от ума», III, 8 (где зимой 1819–1820 гг. день Чацкого в Москве имеет тот же распорядок, что и день Онегина в Петербурге), графиня-внучка Хрюмина направляет на Чацкого «двойной лорнет»; здесь это, конечно, не бинокль, а именно лорнет, то есть очки на ручке.

К середине XIX в. и позднее, когда русский роман стал сплошная пошлость и небрежность (исключая, разумеется, Тургенева и Толстого), в нем порой можно встретить двойной лорнет в значении «пенсне»! [187] Из-за путаницы lorgnette и lorgnon (Примеч. В. Н.)

14 Но и Дидло мне надоел — «Романтический писатель», упомянутый в пушкинском примечании 5, которое поясняет аллитерирующий онегинский зевок, в черновой рукописи (2370, л. 82 об.) назван по имени. Фраза там начинается словами: «Сам Пушкин говаривал…»

10В двух отвергнутых черновых вариантах (2369, л. 10 об.) поэт заставляет Онегина из кресел обводить взглядом всяческих «Наташ знакомых» и «своих Анют, Наташ, Аннетт» (согласно Томашевскому, чтение третьего имени — под вопросом). В следующем поколении эти юные дамы звались бы Кларами или Камелиями.

13В отвергнутом чтении (2369, л. 10 об.):

Лихутина (1802–1875), одна из самых прелестных учениц Дидло, блестяще дебютировала 23 мая 1817 г. партией Галатеи в балете «Ацис и Галатея» (с той же партии начинала и Истомина; см. коммент. к гл. 1, XX, 5—14). Спектакль повторяли 12 июня 1817 г. Всеми забытая Лихутина умерла около шестидесяти лет спустя, так и не узнав, что мелодию ее имени сохранил стих пушкинской рукописи. Этот стих мог относиться к ее выступлению 28 августа 1819 г. в балете Дидло по опере Боэльдье «Красная шапочка», удостоенной тем большой чести.

1—4С этим четырехстишием переводчики изрядно намучились. <���…> Никто из них не понял, что лакеи, народ сонный и ленивый, пока стерегли господские шубы, именно на них и спали — уютно устроившись на грудах мехов. Кучерам повезло меньше.

Кстати, сначала у Пушкина (черновая рукопись, 2369, л. 10 об.) были не «амуры», а «медведи», что помогает увидеть существовавшую для автора связь между театром и сном Татьяны (гл. 5) с его «косматым лакеем».

Все эти amours, diables et dragons [188] Амуры, черти и драконы (фр.) , резвящиеся y Дидло в петербургском театре 1819 г., столетием раньше были дежурными персонажами Парижской Оперы. Их упоминает, к примеру, Ш. Ф. Панар в своей песне «Описание Оперы» / С. F. Panard, «Description de l'Opéra» (на мотив «Проснись, спящая красавица» / «Réveillez-vous, belle endormie» Дюфрени и Раго де Гранваля) в Сочинениях (OEuvres Paris, 1763).

5—6Эта интонация (в техническом смысле — прием перечисления) открывает цепочку символических аналогий — ее подхватят Татьянин сон (гл. 5), празднование именин (там же) и московские впечатления Татьяны (гл. 7): гл. 1, XXII, 5–6:

гл. 5, XVII, 7–8:

гл. 5, XXV, 11–14:

гл. 7, LIII, 1:

Также отметим гл. 6, XXXIX, 11:

гл. 7, LI, 2–4:

Последние два примера близки к приему «списков» (инвентарей) — это длинные перечисления впечатлений, предметов, людей, писателей и т. д.; самый разительный пример — гл. 7, XXXVIII.

Подобная интонация встречается у Пушкина везде, но особенно она заметна в поэме «Полтава» (3—16 октября 1828 г.), ч. III, стихи 243–246:

7 …снаружи и внутри… — Было бы сумасбродством предположить, что Джеймс Расселл Лоуэлл, написавший стихотворение в девять четверостиший под названием «Снаружи и внутри» / «Without and Within» (в сборнике «Под ивами и другие стихотворения» / «Under the Willows and Other Poems», 1868), читал «Евгения Онегина» по-русски или в дословном рукописном переводе, но его стихи начинаются так:

и дальше описываются «разудалые скачки, с помощью которых он греет свои замерзшие ноги» Так или иначе, совпадение прелестно; можно лишь представить себе, как ликовал бы любитель параллелей, родись Лоуэлл в 1770-м и переведи его Пишо к 1820-му.

12<���…> Кучера, господские крепостные, машут руками, хлопая в ладоши то впереди, то позади себя, стоя вокруг разложенных перед театром костров в толстых стеганых — но не обязательно теплых — армяках, синих, зеленых, коричневых, покроя à la Санта-Клаус. Англичанин Томас Рейкc (1777–1848), побывавший в Петербурге десять лет спустя (1829–1830), упоминает в своем «Дневнике» о «больших кострах, разложенных у главных театров, чтобы кучера и слуги не замерзли». Позже вместо костров появились «уличные печи».

14«Красавчик» того времени «непременно ехал домой переодеться… после оперы, прежде чем отправиться… на бал либо ужин» (см. «Жизнь Джорджа Бруммеля…» капитана У. Джессе, II, р. 58).

К 5 сентября 1823 г. Пушкин в Одессе закончил эту первую часть гл. 1, за исключением двух строф (XVIII и XIX), добавленных через год.

1—2В черновой рукописи (2369, л. 10 об.):

В беловой рукописи и в копии:

10В черновой рукописи (2369, л. 10 об.):