Матвей Малый - Как сделать Россию нормальной страной

Зададим себе вопрос: «Будет ли женщина, одетая по последнему слову моды 1973 года, казаться модно одетой в году 2000-м?» Конечно, нет: она покажется смешной. Но ведь она одета по моде: вот расклешенные джинсы с вышитыми цветочками, воротник «собачьи уши», прическа «улей». В чем же причина?

Мода является одной из прочно установившихся идеологий. Действительно, ей свойственны все те идеологические манифестации, о которых мы говорили выше. Каким-то образом обществу становится известно, как именно нужно одеваться. Люди быстро меняют фасоны одежды. Естественно, что такие изменения возможны, когда одежда производится индустриально, тысячами и миллионами совершенно неотличимых друг от друга экземпляров. Идеологический язык, позволяющий связать всех жителей земли в одно информационное поле, помогает моде мгновенно распространиться по всему миру. Люди сами готовы к этому изменению. Они хотят подчеркнуть свою похожесть на других и готовность подчиниться решению, принятому кем-то другим. Как в любой идеологии, реальный характер человека спрятан, его нет, он не имеет значения: все определяется тряпками, которые человек нацепил на себя.

Недостаточное следование моде переводится на индивидуальные особенности человека, который подвергается социальному остракизму, иногда очень жестокому. До последнего времени на Западе человек, пришедший наниматься на офисную работу без галстука, терял всякий шанс ее получить, а ведь знание бухгалтерии с ношением галстука никак не связано.

Столь частая перемена фасонов не обусловлена никакими объективными причинами. И дело не в том, что много еще вполне годной одежды выбрасывается. На моду тратятся громадные эмоциональные, временные и материальные ресурсы, которые могли бы быть потрачены на реальные человеческие нужды.

Итак, мода — это форма идеологии, а для идеологии важно слепое следование за толпой, а не постоянная приверженность какой-то идее.

В случае с модой фундаментом является идея «какова одежда, таков и человек». В 73 году хоть на панель пойди, но имей расклешенные джинсы. Сегодня надеть их можно только на театральной сцене.

Фундамент идеологии, форма перевода людей на горизонтальную ориентацию, незыблем. В идеологии моды никто не имеет права подвергать сомнению идеологический фундамент «какова одежда, таков и человек; одевайся как другие: как ты одет, тем ты и будешь», но форма, в которой идеология выражается, меняется мгновенно, и этим изменениям надо следовать, чтобы не показаться смешным или взбунтовавшимся против устоев.

Поверь в расклешенные джинсы всем сердцем, всем своим существом, но только на один сезон: иначе ты не сможешь носить черные обтягивающие брючки до колен. Это момент перехода к идеологическому фундаменту, на котором человек будет оставаться всегда, меняя внешние проявления идеологии как перчатки, и он эквивалентен смерти. Пережив этот момент, человек должен твердо стоять на идеологическом фундаменте, полностью подчиняясь его сиюминутному выражению, пламенно любя то клеши, то брюки-дудочки.

Теперь давайте проследим за развитием коммунистической идеологии, за тем, как она адаптируется к изменяющейся ситуации.

В 1917 году жители России почувствовали, что система, в которой они жили, разваливается и ее нужно менять. Они уже не считали старое государственное устройство своим, и как только им сказали, что может быть построено новое общество, с энтузиазмом взялись за дело, отбросив прежнюю социальную систему как ненужный мусор. Их уверили, что система, которую они строят, удовлетворит все их нужды и надежды. Их также уверили в том, что они и сами должны измениться: начать видеть окружающий их мир с другой точки зрения, объединиться и выполнять приказы своих лидеров. Так их попросили принять идеологию нового общества.

В то время люди в России были еще вертикально ориентированы и их поведение определялось моралью, базировавшейся на религиозной основе. Конечно, если бы они не поверили в обещания идеологии, они бы не отреклись от своих моральных устоев и не приняли бы ту картину мира, которую предлагала им идеология. Поэтому изначально вера в идеологию была очень важна, и из литературы мы знаем о судьбах множества людей, верящих в эту идеологию так же сильно, как верит в Бога свидетель чуда.

Но что такое — поверить в идеологию? Это значит начать действовать так, как она того требует. Нужно отказаться от своего личного мнения, от своих собственных верований и начать имитировать поведение других с целью создать вместе с другими единый организм, Социальную Машину. Надо изо всех сил поверить в учение, которое отвергает, запрещает и пытается полностью разрушить всякие персональные верования. То есть получается, что нужно со всей живостью, со всей скоростью живого тела броситься на меч и умереть. Действительно, вера в идеологию есть следствие персонально принятого решения, и поэтому эта вера находится в индивидуальном октанте и является частью Индивидуального Я, а Индивидуальное Я — это как раз то, что идеология пытается уничтожить.

Поэтому первое, чем тоталитарная идеология начинает заниматься, — это бескомпромиссно разрушать внутри человека его веру в нее, в то же время заставляя человека поступать в точном соответствии с ее указаниями . Когда коллектив уже сформировался, то единственное, что требуется от его членов, — это слепое повиновение. Поэтому с момента окончательного формирования коллектива любое проявление искренней, индивидуальной веры в идеологию кажется исключительной ересью, проявлением Индивидуального Я, маскирующегося под Социальное Я.

Мы знаем из истории, что и Сталин и Гитлер, как только они почувствовали, что их власть утвердилась и Социальная Машина создана, первым делом обрушились на своих же, горячо верящих в идеологию соратников. Точно так как Сталин уничтожил Кирова и организовал чистки 1937-38 года, так же и Гитлер расстрелял Ромма и всю его банду, то есть тех, кто продолжал проявлять энтузиазм к фашистской идеологии тогда, когда энтузиазм был уже не нужен. Была вера в идеологию; мгновение — и нет ничего хуже этой веры. И хотя это выглядит как противоречие, теперь мы видим, что это противоречие — кажущееся.

Вместо энтузиазма пришло слепое повиновение и щемящий душу страх, если не сказать ужас. Колонна хохочущих и веселящихся революционеров (живых людей) дошла до своего места назначения, до морга. Из морга они вышли далеко не все, но вышли строевым шагом, в колонне, с мертвыми глазами, короче, вышли все как один .