Томас Элиот - Избранное. Том I-II. Религия, культура, литература

После "перелома" 1927 г. представление Элиота о традиции изменилось и расширилось. "Единовременный ряд" сменила (еще в книге "В погоне за чужими богами", 1934) система "общинной жизни", "способ чувствовать и действовать", привычки, обычаи, характеризующие общину на протяжении поколений [938]. "Традиция" теперь обретается не осознанным усилием, она имманентна, "просто существует и эволюционирует, сохраняя в себе все — как тривиальное, преходящее, так и живое, жизненно важное, вечное". В силу своей бессознательной природы, она сама по себе недостаточна и требует коррекции, и тут, на взгляд Элиота, возникает необходимость в "ортодоксии", чья функция — рациональное осмысление бессознательных верований и чувств (наподобие практической мудрости Аристотеля), чуткое к переменам, возникающее из опыта разумного образа жизни и направленное к достижению его в конкретных, меняющихся обстоятельствах. Элиот не дал точного определения "ортодоксии", но ясно, что она — "средний путь" между нежелательными крайностями и необходима, чтобы отличать в традиции жизненно важное от несущественного и определять, "что в прошлом достойно сохранения". В феномен "ортодоксии" он включал деятельность критика, и прежде всего "мастера критики" (вероятно, видя в этой роли и самого себя), масштабно пересматривающего литературное, и не только литературное, прошлое и располагающего "поэтов и стихотворения в новом порядке" (о чем он писал, в частности, и в книге "Назначение поэзии и назначение критики", 1933).

Понятие "ортодоксии" распространялось им на "элиту" учителей и пасторов, христианскому образованию и формированию которых он придавал особое значение, полагая, что они способны развеять "миф" о церкви как "орудии олигархии и класса".

С 1930-х Элиот создает стихотворные драмы, видя в них модель "воздействия христианской идеи, христианского мироощущения" на духовно пассивный, преобладающе атеистический мир. "Убийство в соборе" (1935), пьеса о епископе Кентерберийском Фоме (Томасе) Бекете (1118–1170), популярном со времен позднего Средневековья святом, мученике, отстаивавшем свободу церкви и духа, основана на исторически достоверном конфликте Государства и Церкви. В лице "нетираничной" Церкви Элиот видел "щит против тирании государства", защиту общины. Образец "высокой трагедии", синтезировавшей формы древнегреческой драмы и католической мессы, оплакивающей Христа и прославляющей его воскресение, пьеса увлекает зрителя и читателя, даже если христианское учение чуждо ему. Страдание как искупление — главная тема трагедии. Элиот изобразил епископа строптивым, независимым, честолюбивым, но сумевшим преодолеть искушения, отринуть греховные желания, познать волю Божию, и показать другим путь к духовному познанию и восхождению. Пьеса имела успех, была сразу поставлена в нескольких лондонских театрах, транслировалась по радио, не сходит со сцены и ныне. Ее цель — выявить контраст между поэзией христианского мировоззрения и прозаичностью хаотичного, прагматичного материалистического мировосприятия, пробудить в человеке дремлющее духовное, христианское начало.

Стихотворная драма привлекла Элиота как жанр, устраняющий поверхностное, наносное с явлений, обнажающий глубины реальности, органичный для человека, склонного в минуты наивысшего душевного напряжения выражать себя в стихах. Элиот был убежден, что искусство и религия имели один источник — первобытный ритуал, возникший из стихийной потребности человека "бить в барабан". В ритме стихотворной драмы, перекликающемся с ритмами подсознания человека, воздействующем на его глубины, где хранится первозданный опыт, и сохраняющемся в балете и мюзик-холле, поэт видел источник неограниченных возможностей воздействия на человеческие чувства, источник катарсиса; он виртуозно реализовал эти возможности в поэтических драмах [939].

В них он пытался возродить "традиции" елизаветинской драмы — "золотого века" английской литературы. Он надеялся, что созданная им поэтическая драма обретет, как в шекспировские времена, статус общенационального искусства, войдет в "каждый дом". По многим причинам это было невыполнимо. Элиот вглядывался в елизаветинские времена как в "антимир". Он писал известному английскому писателю Лоуренсу Дарреллу: "Шекспиру повезло со временем, как и всем великим драматургам, а нам — нет. Мы вынуждены создавать пьесы, в которых духовные движения не могут найти эквиваленты в реальности" [940].

Начало Второй мировой войны продемонстрировало полный утопизм его "идеи христианского общества", как и идеи единства европейской культуры. Он прекратил издание своего малотиражного, но авторитетного литературно-общественного журнала "Критерион" (1922–1939), пропагандировавшего идею единства Европы, ориентированного на европейский форум и печатавшего авторов разных взглядов (включая коммунистов).

После войны Элиот не участвовал в публичных празднествах по поводу капитуляции Германии и Японии: будущее не вызывало у него оптимизма. Позиции победителей казались ему зыбкими; не внушали доверия ни внешняя политика Англии и США, ни намерения России. Германия и Япония, на его взгляд, лишь довели до кризиса болезнь, поразившую современную цивилизацию, но их поражение не исцелило эту болезнь, она просто приняла иные обличья в других странах. Тем не менее он по-прежнему верил в то, что спасение человека — в сохранении традиции, религиозной и культурной. Свою точку зрения по этому вопросу он изложил в работе "Заметки к определению понятия "культура"" (1948) и продолжал популяризировать свои идеи в стихотворных драмах.

"Заметки…", написанные после мировой войны, когда уже всем стало очевидно, к чему пришли европейские государства (Россия и Германия), отказавшиеся от христианства, — в известной мере продолжение "Идеи христианского общества". Но теперь он пишет о единой "христианской культуре" с многообразием национальных, региональных культур и исходит из того, что религия и культура — основы жизни народа, причем в определенном ракурсе и религия, и культура — это весь образ жизни народа, от рождения до смерти.

Свою теорию традиции он развил теперь в теории культуры, представляющей собою сложную систему, имеющую разные уровни и формы (человек, социальная группа/класс, социальные и профессиональные элиты, общество в целом, взаимозависимые центральная и периферийные культуры, региональные культуры), взаимодействующую с религией, политикой, обусловленную системой образования, географическими факторами. Однако он не претендовал на полноту объяснения феномена "культуры" (отсюда название — "Заметки…") и писал о невозможности полного, исчерпывающего понимания того, что такое традиция или культура, как невозможно полностью понять образ жизни человека или народа.