Виктор Гюго - Том 14. Критические статьи, очерки, письма

Отвергайте все, кроме великого, истинного, справедливого, прекрасного. У вас светлый ум, и я мог бы просто сказать вам: будьте верны самому себе.

Итак, смело вперед! Вы твердо и мужественно вступаете прямо в будущее.

В. Гюго.

1856

Мои юные и доблестные сограждане, я получил в своем уединении ваше такое благородное и такое сердечное письмо и был глубоко им тронут. У меня мало досуга, — изгнание не синекура, вы это знаете. И я пользуюсь первой свободной минутой, чтобы ответить вам и поблагодарить вас. Мужайтесь и будьте стойкими!

Вы — одни из тех, на кого устремлены глаза будущего: среди подписей, стоящих под вашим замечательным письмом, я вижу имена, говорящие о таланте, имена, достойные служить примером; и все они говорят о великодушии, уме, добродетели. Вы подвергаетесь испытаниям смолоду, радуйтесь этому. Страдания, перенесенные с таким благородным мужеством, ставят вас во главе вашего поколения. Будьте же достойны руководить им. Пусть ничто не смутит и не собьет вас с пути, верьте в будущее. Ожидайте его с непоколебимой и спокойной уверенностью среди испытаний и невзгод наших дней, как темной ночью ожидают рассвета. Трудитесь и идите вперед; ищите — и вы найдете; боритесь — и вы победите.

Жму руки всем вам, как братьям, как своим детям.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 12 января [260]

Ваши письма, дорогой друг, всегда большая радость для нашего кружка, где вас так недостает и где ваше место осталось незанятым. Посылаю вам несколько слов для нашего достойного друга Эжена Сю. Я восхищаюсь его борьбой с католицизмом; сам я иду еще дальше, чем он, ибо полагаю, что христианство отжило свой век. Даже одежды Лютера слишком тесны для сыновей революции.

Вы, должно быть, не понимаете, зачем в моем письме такая куча почтовых марок. Вот объяснение: в пользу одного бедного изгнанника по имени Колле, живущего в Лондоне, открыта подписка. Один лист он прислал сюда. Здесь такая нищета, что никто не подписался, если не считать одного эмигранта, внесшего франк, да меня, добавившего пять франков, — вместе это составляет шесть франков. Посылаю их вам почтовыми марками. Будьте так добры доставить марки или деньги господину Колле по следующему адресу: Г-ну Колле, 40, Грэси Черч-стрит, дом г-на Барбе.

Прошу прощения и заранее благодарю.

У меня остается место лишь для того, чтобы с нежностью пожать вам руку.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 8 марта 1857

Дорогой Дюма!

Прочел в бельгийских газетах ваше письмо директору Французской Комедии вместе со всеми вполне заслуженными вами славословиями по этому поводу.

Великие сердца подобны великим светилам. У них собственный свет и собственное тепло; поэтому вам не нужны ни похвалы, ни даже благодарность; но зато мне нужно сказать вам, что с каждым днем я все больше и больше люблю вас, люблю не только потому, что вы — одно из ослепительных явлений моего века, но и потому, что вы — одно из его утешений.

Благодарю вас.

Приезжайте к нам, ведь вы обещали мне это, помните? Приезжайте, чтобы все те, кто окружает меня, могли пожать вашу руку и прильнуть к вам с такой же нежностью, как они льнут ко мне.

Ваш брат В. Г.

12 апреля 1857

Вы принадлежите к тем горным вершинам, которые сотрясаются всеми бурями, но которые ничто не в силах сокрушить.

Всем сердцем с вами.

В. Г.

Отвиль-Хауз, 12 апреля 1857

Позвольте вам сказать, что «Даниэлла» — глубокая и прекрасная книга. Я не касаюсь ее политической стороны, ибо одно лишь то, что я мог бы написать по этому поводу об Италии, нельзя было бы прочитать во Франции и, вероятно, помешало бы моему письму дойти до вас. Я говорю с вами как с художником о произведении искусства; что же до высоких устремлений к свободе и прогрессу, то они неразрывно связаны со всем вашим существом, и поэзия, подобная вашей, всегда вдохновляется будущим. Революция — это свет; а что же вы такое, как не светоч?

«Даниэлла» кажется мне глубочайшим исследованием всех сторон человеческого сердца. Они показаны так искусно именно потому, что показаны женщиной. Вы вложили в свою книгу всю ту женскую тонкость, которая в сочетании с присущей вам мужественной силой и составляет ваше могучее и обаятельное своеобразие. Как живописец, я хотел бы вступиться за древние развалины Италии, особенно за лучезарную и грозную Римскую Кампанью, знакомую мне с детства, которая осталась в моей памяти и до сих пор слепит глаза, словно солнце среди могил. Но что вам до этого? Вы идете своим путем, светлая и вдохновенная, щедро рассыпая вокруг страницы, полные блеска, великодушия, жестокости, доброты, нежности, смеха, высокомерия, утешения, и вы хорошо знаете, что все равно победите своим талантом всех читателей, а своим умом покорите все сердца.

Примите же в дар и мое вместе с другими, сударыня!

Мой дом будет скоро закончен, и все терпеливо ожидают вас; я же смиренно целую вам руку.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 15 апреля 1857

Дорогой изгнанник, дорогой брат по ссылке, благодарю вас за высокие и благородные слова, посвященные славной памяти умершего. Вы сказали о Ворцеле то, что он мог бы сказать о вас. Но вы, вы должны жить! Живите же для борьбы, которой нужны пламенные сердца и светлые умы, подобные вашему.

Жму вашу руку.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 30 апреля 1857

Я получил и ваше благородное письмо и вашу прекрасную книгу. Искусство подобно небесному своду, оно не знает границ, — вы только что доказали это. «Цветы зла» горят на нем подобно звездам — они ослепляют. От всей души приветствую ваш смелый ум.

Позвольте мне закончить эти краткие строки поздравлением. Вы только что удостоились одной из самых редких наград, которая может выпасть на чью-либо долю при современном режиме. Их так называемое правосудие осудило вас во имя того, что они называют своей моралью, а это еще один лавровый венок.

Жму вашу руку, поэт.

Виктор Гюго.

Гернсей, Отвиль-Хауз, 6 мая 1857

Дорогой Ламартин!

Между нами не может быть недомолвок. Все окружающие меня здесь эмигранты единодушно считают, что на странице двести шестьдесят третьей вашей шестнадцатой беседы вам угодно было изобразить именно меня. Я ставлю этот вопрос вам самому и воздерживаюсь в ожидании ответа от выражения собственных чувств. Отвечайте прямо: да или нет. Дружба, длящаяся тридцать семь лет, может продолжиться или оборваться лишь при условии полной откровенности.