Виктор Гюго - Том 14. Критические статьи, очерки, письма

В течение многих веков, по установившейся традиции, важнейшим объектом истории являются деяния королей, коронования, бракосочетания, крестины и смерть монархов, казни и празднества, «великолепие одного, подавляющего всех, торжество того, кто родился властелином, подвиги меча и топора…» «Что происходит в Лувре? Что происходит в Ватикане? Что происходит в Серале? Что происходит в Буэн Ретиро? Что происходит в Виндзоре? Что происходит в Шенбрунне? Что происходит в Потсдаме? Что происходит в Кремле? Что происходит в Ораниенбауме? Никаких других вопросов. Человечество не интересуется ничем, кроме этих десяти или двенадцати домов, в которых история служит привратницей».

Регистрируя маловажные факты, придворные историки обходят молчанием события первостепенного значения, события, определяющие прогресс цивилизации. Почему же историки уделяют столь значительное внимание жизни монархов и с подобострастием описывают придворные нравы и интриги? Гюго дает прямой ответ на этот вопрос: «Король платит, народ не платит». В силу этого обстоятельства историки играют жалкую роль придворных лакеев и, «получая приказания в королевской приемной», превозносят вымышленную божественность королей, первосвященников. «В этой истории есть все, — отмечает Гюго, — кроме истории. Она выставляет напоказ принцев, монархов и полководцев; о народе, о законах, о нравах в ней говорится очень мало, о литературе, об искусстве, о науке, о философии, о движении общественной мысли, одним словом о человеке, — ничего. Путь цивилизации отмечается датами царствования, а не прогрессом».

В противовес историческим очеркам монархической ориентации, где в силу закоренелых предрассудков исследователи искажали факты и не обращали внимания на существенные черты эпохи, Гюго предлагает создать новую правдивую историю трудовой деятельности народных масс, героями которой должны быть и рабочий-стеклодув, основавший во Франции в 1663 году производство хрусталя, и горожанин, который при Карле VIII противопоставил Генеральным штатам в Труа принцип выборной магистратуры, и кормчий, открывший в 1405 году Канарские острова, и каменщик из Кампаньи — изобретатель башенных часов, и римский сапер, придумавший способ мощения улиц еще в 312 году до нашей эры, и египетский плотник-изобретатель, и халдейский пастух, изучивший астрономию путем наблюдения за знаками Зодиака, и македонский землепашец, открывший первую золотую жилу на горе Пангее.

«Достоверная история, — говорит Виктор Гюго, — …отбросит всякий вымысел, откажется от снисходительности, будет логично классифицировать все явления, разбираться в глубоких причинах, философски и научно изучать периодические кризисы человечества и меньше считаться с великими ударами саблей, чем с великими сдвигами в области идей».

Требование создать в современной ему Франции новую историческую науку, изменив ее содержание и политическую направленность, соответствовало интересам демократического общества, верившего в социальный прогресс. Исторический оптимизм Гюго проявляется в многочисленных главах книги «Вильям Шекспир», где автор убежденно заявляет, что времена угнетателей проходят, что тираны обращены в бегство мыслителями, что в обществе значение завоевателей падает, что отныне победителями и освободителями человечества будут люди мысли и мира.

Исторический очерк «Париж» был написан в 1867 году; первоначально он был задуман как небольшое предисловие к книге «Paris-Guide» — своеобразному путеводителю по Парижу, который готовился издателем Лакруа при участии ряда французских литераторов в связи с открывавшейся в апреле 1867 года Парижской международной выставкой. Однако в процессе работы над очерком Гюго настолько превысил первоначально намеченные размеры предисловия, что его «Париж» пришлось издать отдельной брошюрой в виде приложения к путеводителю.

Всемирная выставка 1867 года, привлекшая огромное количество участников и посетителей из многих стран, была устроена правительством Наполеона III с целью поднять морально-политический престиж Второй империи. Однако согласие Гюго участвовать в издании, имевшем целью популяризировать эту выставку, отнюдь не было актом его примирения с Наполеоном III. Он по-прежнему пользовался всякой возможностью, чтобы на весь мир объявить о своей ненависти к «Наполеону Малому»; но в полном соответствии с идеализмом своих исторических воззрений, Гюго продолжал видеть в государственном перевороте 2 декабря 1851 года лишь результат злой воли одного человека. Готовящаяся выставка воспринималась им вне всякой связи с политикой Второй империи. Он видел в этой выставке проявление некоей особой мессианской роли Парижа, причем сам Париж рассматривался им абстрагированно от конкретной исторической обстановки 60-х годов.

Париж, «истинный» Париж, в представлении Гюго, — это постоянный великий «очаг революционных откровений», «Иерусалим человечества», оставшийся неизменным со времени французской революции 1789 года, очаг, который, по мысли Гюго, всегда стоял и будет вечно стоять в центре поступательного движения человечества.

А. И. Герцен писал по поводу заблуждений автора «Парижа»: «Он приветствует Париж путеводной звездой человечества, сердцем мира, мозгом истории, он уверяет его, что базар на Champs de Mars [304]— почин братства народов и примирения вселенной. Пьянить похвалами поколение, измельчавшее, ничтожное, самодовольное и кичливое, падкое на лесть и избалованное, поддерживать гордость пустых и выродившихся сыновей и внучат, покрывая одобрением гения их жалкое, бессмысленное существование, — великий грех».

Однако, несмотря на этот характерный для метафизического мышления Гюго «грех» великого поэта, очерк «Париж», несомненно, является одним из наиболее ярких публицистических творений Гюго, исполненным страстным пафосом обличения социального зла. Цензурные условия не давали Гюго возможности называть вещи своими именами и прямо осудить все то, что творилось во Франции при новоявленном императоре; однако, объявляя, что Вторая империя имеет такое же отношение к «истинному Парижу», «Парижу прошлого и настоящего», как опухоль к целому организму, писатель, несомненно, давал прямую оценку режиму Наполеона III.

Ведущей темой очерка является идея мира. Страстные мечты о человечестве, которое будет «пожимать плечами при слове «война», так же как мы при слове «инквизиция», рассуждения о войне как о «самоубийстве народов», патетический призыв к миру и дружбе между народами в обстановке колониальных авантюр Наполеона III, в напряженных условиях готовящейся франко-прусской войны, носил антимилитаристский характер. Сам Гюго, несомненно, считал пропаганду мира основной и ведущей идеей своего очерка. Так, в письме к Лакруа от 28 апреля 1867 года он называет «Париж» «нашим объявлением мира» и выражает надежду, что он появится своевременно среди нынешнего «бряцания оружием». Не случайно современный критик писал об очерке «Париж», что «это предисловие превратилось в манифест о мирном и свободном Париже».